Дэвид Гилман - Бог войны

– Он не спит в кровати. Она говорит, он стаскивает одеяло и покрывало на пол. Он не желает комфорта. Кроме того, я подозреваю, раны препятствуют ему в совершении… – оставив мысль недосказанной, она положила в рот еще кусочек мяса. Жевать – удобный способ избежать перекрестного допроса мужа.

– Раны его не остановят. Я видел это собственными глазами. – Отодвинув тарелку в сторону, он потянулся за вином. – Поговори с ней. Мне не нужно, чтобы в этом доме было зачато внебрачное дитя от английского варвара. Ясно ли я выразился? Несомненно, они скоро до этого дойдут; она своенравная женщина, которой уже надлежит быть замужем. Коли ее отец переживет войну, он сможет перенять эту ответственность обратно. До той поры сие наше бремя.

– Она не бремя. Она выказала силу духа и отвагу, – вступилась Бланш за Христиану.

– И прикипела к англичанину, как стрела к его луку. Ему нужно дать образование, Бланш. Я могу научить его сражаться, но научить его манерам должны вы с Христианой. Он должен уметь сидеть за столом на цивилизованный лад.

– Он простолюдин. Я с самого начала была против его присутствия, – возразила она, оставляя еду. Этот разговор отбил у нее аппетит.

– Неважно. Он у нас. Потолкуй с Христианой, и решите, как вы это осуществите. Он под твоей ответственностью. – Отодвинувшись от стола, д’Аркур швырнул мясо со своей тарелки псам, предоставив жене справляться с нарастающим гневом и недовольством, как заблагорассудится. Как справиться с задачей – ее дело. Он в этом не разумеет.

Истлевающие черепа до сих пор красовались на кольях за воротами замка д’Аркур, с отвисшими челюстями, глазея на стайки облаков, пробегающих перед ликом луны. Плоть их сгнила, птицы обклевали кости дочиста, но они по-прежнему служили предупреждением любой шайке дезертиров или мародеров, что нечего и думать нападать на твердыню. Что ни день, когда сквозь лес пробирались лучи рассвета, Блэкстоун видел из своего окна их безжизненный взор, стерегущий лесную дорогу, ведущую к его свободе. Дни шли за днями, и ощущение, что он в плену, становилось все сильнее. Христиана деликатно отвергала его неуклюжие поползновения. Она делала это без гнева, но как бы мягок ни был ее отказ, он лишь усугублял выбивающее из колеи ощущение потерянности и одиночества. Безмолвие и тьма следовавших за этим ночей начали удушать мысли Блэкстоуна. Французский ландшафт не оживлялся ни огоньком окрестных деревень, и когда звонил богородичный колокол, все семейство Аркур и домочадцы сразу отправлялись в собственную часовню, дабы вознести молитвы в честь Вочеловечения Господня; а затем по вечернему колоколу удалялись в большую залу и собственные покои. Блэкстоуна раздирали противоречивые чувства к Богу, спасшему его и погубившему брата. Серебряный жетон на шее приносил больше утешения, и прохладное прикосновение Арианрод к его губам было единственным благословением, которым он мог выразить благодарность.

В часы между ударами колокола Блэкстоун расхаживал по коридорам, не обращая внимания на караульных, бормочущих приветствие врагу, живущему среди них. Он зяб от свободно разгуливающего по коридорам ночного ветра, но с радостью принимал это напоминание об иной жизни, проведенной в диких лесах и на вольных пажитях вместе с братом, прежде чем деяние душегубства послало их на войну.

С каждым днем тело его становилось крепче, но рассудок затеял собственную пытку. Эти черепа – его тюремщики. Ему недоставало дружбы лучников с их грубоватыми шутками и смехом, людей, принявших их с братом в свой круг. Ему отчаянно хотелось услышать английский голос, выкрикивающий приветствие или оскорбление, чтобы подбить его на пьяную драку, потратив последний грош на кабацкую шлюху и выпивку. Он тосковал по рокочущему диалекту изготовителя стрел или луков, по брани кузнеца и желчным командам его владыки, сэра Гилберта Киллбера. Они утрачены для него так же верно, как утренний туман уносит с верхушек деревьев. Есть только один способ одолеть эти отравляющие муки – выгнать их с по́том.

Согнувшись в поясе, Блэкстоун поднял вывалившийся из поврежденной стены кусок камня. Поднял вес, испытывая раненую ногу, заставляя свою искривленную руку сыграть свою роль. Ногу защемило, но это всего-навсего рана протестовала против усилия. Нога выдержит, если он будет достаточно осмотрителен, чтобы не порвать не вполне зажившую плоть. Почерневшие швы удерживали разрез закрытым, как зашитые уста еретика. Его левая рука ослабела по сравнению с тем, какой она была, прежде чем немецкий меч перерубил кости. Но кривая рука лишь малость неверна и позволит ему пользоваться ножом или держать щит в рукопашном бою. То есть если он останется в ловушке стен замка д’Аркур и изучит искусство боя. Жан д’Аркур говорил правду; Блэкстоун бесполезен для английской армии, если не сможет сражаться. Придется игнорировать искус, влекущий его, как птицу, вернуться в родное гнездо и узнать, кто пережил великую баталию.

А Христиана? Последние недели он день за днем ощущал ее руки на своем теле, когда она врачевала его раны, как прислуга господина, вот только у нее имелись собственные слуги, и она могла запросто препоручить свои обязанности по уходу любому из них. Но не препоручила. Она ухаживала за ним не только из чувства долга или по доброте, и ее благоуханная близость терзала его неописуемо. Его фундаментальные инстинкты умеряет запрет отца бросать хоть малейшую тень на его верность лорду Марлдону, пожаловавшему ему свободу и дружбу. Но этот семейный обет нарушен, и горький привкус стыда навяз оскоминой в зубах. Память понукала его куда усерднее, чем боль в раненой ноге. Угасить правду о том, что содеял его брат Ричард, невозможно. Кабы только правду можно было забросать землей, как глубокую могилу, укрывшую его изувеченное тело – теперь уже почти обратившееся в один скелет из многих тысяч на поле брани под Креси. Блэкстоун безмолвно принес присягу, что больше не позволит этим темным посланцам самообвинения терзать себя. Истина проста: Томас Блэкстоун выжил, его раны исцеляются, силы возвращаются. Его способность сеять урон врагу пошла на убыль, но ненадолго. Человек, некогда бывший его противником – а возможно, втайне и остающимся таковым, – протянул руку в качестве наставника, дабы исполнить повеление английского короля. И когда мутные воды рассудка начали проясняться, Блэкстоун осознал, что обрисовывается план, показывающий ему путь в будущее. Все случившееся до этого момента станет источником силы, каменной твердыней, которую не сокрушить больше никаким раскаяниям или сожалениям. Он научится сражаться как латник и оправдает пожалованную ему честь.