Дэвид Гилман - Бог войны

Томас ждал за большими дверями, пока Марсель ступил за порог и объявил о его приходе. Его ввели в залу. В камине, достаточно просторном, чтобы десять человек встали в нем плечом к плечу, полыхал огонь, с одной стороны лежала гора поленьев, с другой – груды хвороста. Пол устилал свежий тростник, и в комнату от огня тянуло ароматом лаванды. Не видно было ни собак, ни их хозяина; вместо того посреди комнаты, дожидаясь его, стояли графиня Бланш д’Аркур и Христиана. Позади них был длинный стол на козлах, застеленный скатертью и уставленный блюдами с нарезанным мясом и серебряными мисочками с солью и соусами. У стены стояли трое или четверо слуг, стратегически расположенные для исполнения своих обязанностей за столом.

Блэкстоун быстро прикинул размер помещения. Примерно как у лорда Марлдона, но здесь вроде бы потеплее. Пожалуй, д’Аркур мог бы вместить в залу добрую сотню человек так, чтобы плечо одного не касалось плеча другого. Сводчатый потолок возносился на шестьдесят футов над головой, с дугообразными бревенчатыми стропилами и гобеленами, свисающими с чугунных брусьев. Свет вливался через витражные окна в полстены с каменными подоконниками, достаточно просторными, чтобы на них мог усесться взрослый мужчина, и устеленными подушками ярких расцветок. По велению д’Аркура маляры побелили стены и отбили бордюр цвета охры на два фута над каменным полом. Одна стена выглядела громадным окном, проглядывающим сквозь нарисованные ветви цветущего дерева на цветущий луг. Пожалуй, подобные украшательства находятся в ведении графини, сейчас стоявшей перед ним.

– Мой повелитель и муж пребывает со своим другом Ги де Рюймоном, так что мы с Христианой сочли сию оказию подходящей, дабы посвятить вас в определенные… – она замялась, подыскивая подходящее слово, – …обычаи, когда мы собираемся отобедать здесь.

Улыбнувшись ему, Христиана прошла вперед, стремясь избавить его от неловкости.

– Томас, миледи и я собираемся объяснить тебе, как лучше себя вести в компании почетных гостей.

– Сомневаюсь, что подобный мне когда-либо сядет за стол с почетными гостями, – ощетинился Блэкстоун. – Кем я буду? Предметом обсуждения? Курьезом, деликатно вкладывающим кусочки мяса мозолистыми ручищами в уста?

Христиана смущенно зарделась, и Томас тотчас же пожалел о своих словах, подтверждавших отсутствие у него хороших манер и грубый нрав. Бланш д’Аркур не выказала ни намека на подобную несдержанность.

– Ваши раны заживают, Томас. За вами хорошо ухаживают? – осведомилась она, проигнорировав его невежество.

– Да, госпожа, благодарю вас, – проговорил Блэкстоун, тотчас униженный ее добротой, понимая, что ее хорошие манеры – будто краска, покрывающая стены и скрывающая, что лежит под ней.

Она приблизилась, повергнув его в еще большую растерянность касательно того, что делать дальше. Он поклонился – и не поднял головы.

– Томас, – сказала она ласковей, нежели он заслуживал, – поднимите голову.

Он отвел глаза, но графиня, протянув руку, повернула его подбородок, чтобы осмотреть лицо более внимательно. Англичанин возвышался над ней как скала, но помнил ее свирепость, когда впервые увидал ее в Нуайеле в броневом нагруднике и с мечом, который она готова была пустить в ход. Подобные женщины ставили его в тупик.

– Рана еще скверная, кожа воспалена, но, подозреваю, шрам будет хорош. Лучше, чем я ожидала.

– Я обязан сим искусству Христианы, госпожа.

– Именно так, и не только сим. Она была твоей постоянной компаньонкой по собственной просьбе и с моего соизволения.

Блэкстоун ощутил наметившийся просвет, момент, когда она может позволить ему некоторую свободу действий.

– Меня ведь не будут держать здесь вечно, не так ли, графиня? Я гадаю, к чему вы берете на себя столько труда, дабы обучить меня куртуазным манерам. Я не питаю интереса ни к поэзии, ни к танцам и ем, когда голоден, быстро и просто, как могу. Меня ведь никогда не допустят к вашему высокому столу, ведь так?

Она не отвела взгляда от его лица.

– Сомневаюсь, что это возможно. Нет.

– Тогда к чему затевать сию игру, госпожа?

– Потому что однажды, если вы проживете достаточно долго, вас могут пригласить за стол дворянина, и когда сие свершится, я не желаю, дабы они узнали, что вы были в нашем попечении и остались в своем полуцивилизованном состоянии. Позор падет на нас, а не на вас.

Блэкстоун знал, что сделай кто-нибудь такое предложение его бывшему сеньору сэру Гилберту Киллберу, тот бы развернулся на пятке и покинул этих дутых владык, более озабоченных застольными манерами, нежели верностью своему королю.

Но что-то его остановило. Слова сэра Гилберта, однажды произнесенные на плацдарме вторжения, когда неопытный Блэкстоун бахвалился своим искусным владением боевым луком, эхом донеслись из прошлого. «Ты вольный человек, и веди себя соответственно», – распекал его Киллбер. Как бы хороши ни были люди вокруг него, поведал рыцарь, они лишь бледная тень его отца. «Ты лучше их. Начинай думать и вести себя как он». Блэкстоун постиг суть боя, и если семейство д’Аркур видит в нем всего лишь искусного и жестокого убийцу, быть посему. Он не лишен чувства собственного достоинства и не позволит им перещеголять его, хоть они и помогли спасти его жизнь. Ему всего-то надо не терять голову, и скоро он отсюда уйдет – и заберет девушку с собой.

Томас склонил голову, на сей раз лишь чуть-чуть.

– Госпожа, я предпочел бы, чтобы позор пал только на меня за то, что я столь никудышный ученик.

От удивления брови у нее полезли на лоб.

– Боже мой, Томас, вы учитесь прямо на глазах, – и она обернулась к Христиане, даже не пытавшейся скрыть улыбку при виде его сообразительности. – Позволь нам проводить гостя к столу.

В последующие дни справить Рождество прибывало все больше друзей д’Аркура. Некоторые из нормандских владык привезли своих жен, двое приехали сами. Все они были ему неизвестны, пока слуга графини Марсель не наставил его. Блэкстоун старательно запомнил их имена и гербы. Луи де Витри, Жак Бриенн, Анри Ливе, Бернар Обрие. Каждый из них по-прежнему был в состоянии войны с Англией, каждый откликнулся на призыв короля Филиппа, а теперь все они собрались в замке одной из самых лояльных французских династий. Отец Жана д’Аркура, убитый под Креси, покоился в фамильной усыпальнице, удостоившись почестей от самого короля Франции и памяти двора. Итак, гадал Блэкстоун, наблюдая, как эти люди возвращаются с кровавыми трофеями дневной охоты, зачем же они здесь собрались, когда он живет под тем же самым кровом? Кто в большей опасности – он или француз, давший ему приют?

Грянули морозы, хлесткие ветры приходили и уходили, пребывая в такой же нерешительности, как Томас в отношении присутствия такой уймы знати. Были здесь и ровесники самого д’Аркура, и люди старше его лет на десять и даже более. Старшие, думал Блэкстоун, должны иметь больше влияния на ход событий, нежели те, кто помоложе. Томас держался на тренировочном дворике подальше от глаз гостей, оставленный в одиночестве Жаном д’Аркуром, теперь проводившим время с гостями. Когда они не охотились, то сидели в библиотеке за закрытыми дверями. Это более смахивало на совет могущественных владык, нежели на веселое празднование. Если женщины не присоединялись к мужьям, выехавшим на охоту, то собирались в покоях Бланш или в большой зале, где их развлекали менестрели, призванные д’Аркуром из Парижа для забавы гостей и для передачи новостей и слухов из столицы.