Дэвид Гилман - Бог войны

Господин де Гранвиль с седыми прядями в бороде, ссутулившись, кутался в плащ. Его паж и оруженосец, отвечающие за двух вьючных лошадей, нагруженных личным оружием и дарами их господина, исполняли свои обязанности без сучка без задоринки. Они знали замок, не спрашивали дороги и раздавали приказы челяди и конюхам д’Аркура с легкостью высокородных отпрысков древних родов. Де Гранвиль в Нормандии воплощал глас властей, как и человек, въехавший в тот день в ворота вместе с ним – мессир де Менмар с вечно хмурым ликом, не прояснившимся даже при обмене приветствиями с д’Аркуром. Мужчины обнялись и облобызались, и было очевидно, что гости – верные друзья и оба верят в святость воли Божьей. Блэкстоун видел, как они отправляются в часовню помолиться трижды на дню, а в святые дни и того чаще. Блэкстоун знал, что эти набожные аристократы ровесники сэра Готфрида – изменника рода д’Аркур.

Прибытие каждого аристократа отмечали очередным пиром с музыкой, и так продолжалось в течение недели. Христиана высказывалась куда откровеннее, чем когда-либо осмелился бы Марсель, предупредив его, что эти нормандцы присягают тому, кто принесет им больше выгоды.

– Ты говоришь с горечью, – сказал он, наблюдая вместе с ней за прибытием очередной группы.

– Мой отец – обедневший рыцарь. У него нет земель, он служит своему владыке на западе и верен королю Франции. Этих людей, собравшихся здесь, можно купить. Его – нет.

Когда она упомянула отца, Блэкстоуна прошила дрожь растерянности. Англичане прошлись по полуострову Котантен частым гребнем, громя французские войска на каждом повороте, и сэр Готфрид, дядюшка его благодетеля, был в авангарде, преследуя и уничтожая верноподданных французской короны силами Киллбера и конных лучников.

– Я по сей день не ведаю, что с ним стало, – промолвила она. – Уповаю, что один из этих господ поведает мне. – Она коснулась его руки. – Будь осторожен с тем человеком, Томас, – со страхом указала она одного из дворян, человека не старше лет двадцати или двадцати одного года от роду.

– Кто он?

– Уильям де Фосса. Под Креси он выступал обок графа Алансона. – В голосе ее прозвучала неприязнь. – Они перебили генуэзских стрелков, чтобы атаковать вашего принца. – Она улыбнулась. – Может, оно и к лучшему, иначе тебя бы сегодня тут не было.

– Они все равно были беспомощны. Мы убили стольких из них, что это не составило разницы, – сказал он, тотчас же осознав, что слова его бесстрастны и лишены хоть намека на чувства. Англичане были изнурены, когда Алансон устремился в атаку, но все-таки остановили его. И убили. Блэкстоун наблюдал, как де Фосса стаскивает свои перчатки для верховой езды, берет протянутую руку Бланш д’Аркур и тянется губами к ее белоснежной коже. Его лицо напомнило Томасу сокола Жана д’Аркура своим острым, загнутым носом и постоянно бегающими глазами. Уильям де Фосса, поведала ему Христиана, впал в немилость Иоанна, герцога Нормандии, королевского сына, лишившись большинства своих поместий.

– Известно, что он совершил душегубство, – добавила она.

– Солдаты погибают в бою.

– Нет. Он убил своего кузена за то, что тот отказался принять вызов, а потом убил человека, бросившего вызов. Большинство этих людей опасны, каждый по-своему, Томас. Держись от них подальше.

Блэкстоун из кожи вон лез, чтобы именно так и поступать. Когда д’Аркур и владыки уезжали или возвращались, он убирался подальше с глаз. Он стал невидимкой для всех, кроме Христианы, теперь проводившей больше времени с остальными женщинами, упивавшимися возможностью поточить лясы, ведь они зачастую жили в полном уединении в мужних поместьях или замках, лишенные компании женщин равного им звания, не считая разве что дочерей. Это было идеальное время для Блэкстоуна, чтобы воспользоваться отсутствием мужчин и собранием женщин и наведаться в библиотеку. Слуги были слишком заняты, чтобы замечать его визиты туда, но груды теплой золы в камине говорили ему, что д’Аркур и дворяне проводят взаперти в этой комнате многие часы.

Комната была невелика – достаточно просторная, чтобы вместить мягкое кресло, табуреты и стол у окна. Господствовал в ней камин, а основным источником света служили свечи. На полках горками, как поленья, лежали перевязанные лентами свитки, а нарезанные листы пергамента, сшитые и переплетенные, высились, как стена сухой кладки. Пол вместо нарезанного тростника укрывал тканый ковер. В этой комнате сразу же угадывалось святилище владыки поместья.

На отполированной годами колоде из каштана лежал пергаментный свиток. Убедившись, что во дворе не видно никакой деятельности, предвещающей возвращение д’Аркура, Блэкстоун развернул свиток, оказавшийся примитивной, нарисованной от руки картой Франции с неровной линией, намеченной через четверть страны и делящей королевство. Томас пальцем проследил до Парижа, отыскав замок д’Аркур. На карте были сделаны десятки пометок, испещривших пергамент, – красные крестики, черные точки и кружочки, как оспа, расходились от Нормандии через Бретань и на юг в Бордо.

Они отмечали места, имеющие какую-то значимость, и раз замок д’Аркур обозначен, то, пожалуй, рассуждал Блэкстоун, это другие замки, разбросанные по стране. Он сумел определить, где высадилась английская армия, и путь, пройденный им с боями по Нормандии. Креси отмечен не был, а Томас понятия не имел, где он может находиться. Были показаны только города Кан, Руан, Париж и Бордо, и он пытался узреть мысленным оком то, что находилось у него под кончиками пальцев. Он еще ни разу не видел подобных карт, и воображение унесло его, как орел, парящий над путем их марша.

Скатав карту, он вернулся к полкам, легонько ведя кончиками пальцев по пергаментам и переплетам. Неужели одному человеку под силу прочесть столько книг? На нижней полке он отыскал листы чертежей, украшенных текстами на латыни, переплетенными в расписную обложку, изображающую монаха, помавающего мечом. Аккуратно вытащив ее, Блэкстоун поднес книгу к окну, где было посветлее и можно было сразу углядеть возвращение д’Аркура. Переворачивая страницу за страницей, он увидел, что изображения показывают приемы мечного боя, которым учил его Жан д’Аркур. Это книга об искусстве фехтования. Томас сунул манускрипт под камзол, наконец-то отыскав интересующую его книгу.

У Блэкстоуна сложилось впечатление, что гости подзадержатся. Рождество представлялось нескончаемым пиром, на который его не пригласили. Он в своем покое вкушал трапезы, принесенные слугой, иногда ему компанию составляла Христиана, продолжавшая вкрадчиво обучать его поведению за столом. Никакого сравнения с празднованием Святого дня в его селе, когда местный попик причащал их рождественским элем и они отдыхали целый день, собираясь для совместной молитвы в церкви – холодной, как могила. То были добрые воспоминания о тяжких трудах и братской любви, как в то Рождество, когда Ричард Томас, изогнув свое исковерканное лицо в идиотской ухмылке, ревел от восторга, свежуя попавшего в силки кролика для рождественского угощения.