Дэвид Гилман - Бог войны

– Тебе надо отдыхать, – сказал ему Блэкстоун, – разговоры подрывают твои силы.

– Совокупление тоже подрывает мои силы, но его мне тоже всегда мало, – рассмеялся Харнесс, но тут же поперхнулся. Прижав тряпку к его губам, Томас увидел на ней брызги крови.

Харнесс поднял ладонь, медленно вздохнув.

– Я очнулся… когда-то… не знаю когда. Свечи горели… думал, я на небесах… вошла женщина… окаянный ангел, сказал я себе, Бог послал ангела, а я мог думать лишь об том, чтобы сунуть руку ей под платье и свой член в нее. Где я, вы говорите?

– Ты в замке нормандского барона, и, по-моему, тебе это приснилось, – ответил Блэкстоун. Ни одна из благородных женщин не осмелится зайти так далеко по коридорам, а Христиана всю ночь пролежала в его объятьях. Он поднес миску с супом к губам Харнесса. Тот наморщил нос.

– Это зелья, – поведал ему Томас. – Они тебя подкрепят.

– Мне бы лучше кусок соленой баранины, – поглядел тот поверх края миски на Блэкстоуна.

– Откушай сколько сможешь, а я погляжу, что смогу добыть.

– Она была здесь, знаете, я видел ее ясно, как вас. И чертовски пригляднее с виду, чем ваше изуродованное лицо. Кто это с вами так?

– Неважно. Он покойник.

Харнесс на миг задумался.

– Они кастрировали моего друга Джеффри. Знаете? Парня, которого они повесили в деревне. Ни капли милосердия. Мы предложили им королевскую защиту, а они его ножом и вздернули. Меня же приберегали для чего-то особенного. Вы можете их убить? Преподать им урок?

– Нынче Рождество, Уильям. Самая святая пора. Пора всепрощения.

– Ах вот как? – Лицо его обострилось, и на глаза набежали слезы. – Нассать. Он был парнишка, моложе и вас, и меня. Любил своего короля и своего коня в равной мере, сдается мне. Гордился своим избранием. Боже, этот отрок мог ехать день и ночь, неся королевское слово. Проехал бы сквозь пекло ради своего верховного повелителя. – Утер слезы. – Его и трогать-то было грешно. Прямо сердце разрывалось глядеть. А как они побили меня до полусмерти, так заставили глядеть, как они сие творят. – Он тряхнул головой. – Когда буду в силах, одолжу коня, поеду к тем паразитам и спалю их дотла. А потом пусть попытаются прикончить меня сызнова. – Он снова поперхнулся жидкостью из своей дребезжащей груди. – Я не солдат, но королевский человек. И уж порадею об ихней гибели, прежде чем уйти.

К бульону он даже не притронулся. Томас понимал ненависть Харнесса. Стоило ему лишь вспомнить о гибели брата, как желудок скручивался в тугой комок, как змея, стискивая сердце. Быть может, эта жажда мести поддержит в Харнессе жизнь, как поддержала ее в Блэкстоуне.

– Мы спалим их вместе. Как тебе такое?

– Клянетесь?

– Клянусь.

– Тогда замечательная идея. Вы воитель, я же вижу. Вы меня поведете, и мы спалим сей сброд. – Он со вздохом снова закрыл глаза. – Истинно, мы их проучим. Бедный паренек… убить одно… но за то, что содеяли они… они сгорят.

Он замолчал надолго, и Томас наконец понял, что больше толку сидеть с ним нет. Лучше дать ему поспать. Когда он встал, чтобы выйти, Харнесс приоткрыл глаза.

– Она была здесь. Я ее видел. С косой и в синем платье. Как Дева Мария. Пришла повидать Уильяма Харнесса в час испытаний.

Блэкстоун не ответил уснувшему Харнессу, но понял, что видение тому являлось отнюдь не в бреду. Это Бланш д’Аркур приходила в его комнату, а раз она была настолько близко к покоям Томаса, то, наверное, знала, что Христиана в его постели.

В душу закралось отчаяние. Долго ли они с Христианой смогут спать вместе, избегая разоблачения? Слуге Марселю уже известно, но Жан д’Аркур никаких обвинений не выдвигал. Он должен знать, должен ! Как может столь могущественный человек, способный употребить свою власть, чтобы наказать человека самым чудовищным образом, не ведать, что творится под его собственным кровом?

Если, конечно, его интересы и заботы не ограничиваются одними лишь политическими материями и гонкой за властью против слабого короля. Блэкстоун осознал, что не понимал чувств, обуревающих фамилию д’Аркуров. Когда он спас Христиану и они прибыли в замок Нуайель, именно Бланш д’Аркур поддерживала целостность рода, пока ее господин и муж бился с англичанами. Сэр Готфрид д’Аркур вполне мог предложить ей свое покровительство, но Томас вспомнил, какое облегчение Бланш выказала, когда Христиану вернули в ее призрение. И ее воинственную агрессивность, способность зарубить человека, если бы ее фамилии угрожали. Она – сила, с которой надлежит считаться. После того этот род ничего не значил для Блэкстоуна, и уж конечно, когда его ранили, ему было наплевать, кто его выхаживает. О нем пеклась Христиана, и именно графиня приставила ее к нему. И Марселя. Марсель ! Каким же дураком я был, подумал он. Марсель вовсе не слуга своего господина, он хранит верность Бланш д’Аркур. Может, Христиана и думает, что подкупила слугу, чтобы он позволил ей проскользнуть в его покои в ночь после охоты, но он не осмелился бы ослушаться единственного человека, распоряжающегося его жизнью, – Бланш д’Аркур. Христиана – дочь рыцаря, но, правду говоря, под кровом д’Аркуров у нее никаких прав. Марсель мог впустить ее в комнату, только зная, что его госпожа не осерчает. Бланш д’Аркур знала, что больше держать их порознь нельзя. И допустила такое.

Блэкстоун не продумал этого. Может, Бланш д’Аркур в этом доме и не возвысится до положения ровни своему господину и мужу, но она рождена благородной дамой, обладает собственными землями и титулом и влияет на мужа как только может, дабы привести его к власти. Отчаяние Томаса обострилось. Он словно давал два боя разом. Нужно непременно выяснить, почему она дозволила Христиане так сблизиться с ним, однако же, как он считает, не поведала о том мужу. Господи Иисусе Христе, подумал он, меня тут втягивают в нечто такое, над чем я не властен. Жан д’Аркур подарил дружбу, а Бланш позволила своей подопечной потерять невинность и полюбить англичанина.

Именно Бланш двигает фигуры на шахматной доске.

И Блэкстоун должен выяснить, что за партия тут разыгрывается.

Слуги готовили дом к рождественскому пиру, и воздух буквально звенел от волнения. Настала пора года, когда на них изольется радость и благоволение хозяев, которые допустят их в свое присутствие, дабы выслушать и рассмотреть любые жалобы и одарить подаянием и харчами. Все наедятся до отвала, а пажи примут участие в празднествах и помогут накрыть столы.

Вскарабкавшись на крепостной вал, Блэкстоун зашагал вдоль стен. Караульные почтительно опускали глаза; после случившегося выказать неуважение не осмелится ни один. Рана Гайара заживала, а Мёлон – сын кузнеца, невесть сколько лет назад сбежавший из дому и возвысившийся на службе его светлости – дал ясно понять, что своими жизнями они обязаны англичанину. Французский рыцарь не стал бы спасать человека от бичевания, да и мерзавцы английские рыцари тоже, он был готов побиться об заклад.