Дэвид Гилман - Бог войны

Сэр Готфрид спешился с легкостью человека вдвое моложе себя. Наспех обнял племянника и поглядел на собравшихся. Блэкстоун заметил, какая гамма чувств пробежала по их лицам. Готфрид – враг, но кровный родственник хозяина. Все бились против англичан, а теперь среди них откровенный изменник. Враждебные настроения против собственного короля – дело одно, а радушно встретить человека, способствовавшего опустошению их земель, – совсем другое.

– Остудите их, потом накормите и напоите, – приказал сэр Готфрид конюхам, бросившимся принять уздечки. – Соберите еду и питье для моих людей! Выезжаем через час!

Потом быстро повернулся, взял Жана д’Аркура за локоть и захромал к большой зале. По пятам за ним следовали полдюжины забрызганных грязью воинов, развернувшись защитным веером. В сторону Томаса он даже не глянул, отчего тот ощутил необъяснимую боль утраты.

– Здесь вы в безопасности, – услышал Блэкстоун слова Жана д’Аркура дяде, бросавшему тревожные взгляды на людей, последовавших за ними, положив руки на рукояти мечей.

– Безопасности для меня нет нигде, Жан. Больше нет, – отозвался сэр Готфрид, не сбиваясь со своего прихрамывающего шага.

– Мессир Готфрид! – окликнул его де Фосса. – Вы здесь, чтобы предъявить нам условия сдачи англичан?

Старый воин обернулся, и аристократы ощетинились.

– Я здесь, чтобы повидаться с племянником. Кабы я ведал, что здесь будете вы, де Фосса, я взял бы побольше людей прикрывать мне спину.

– Будьте вы прокляты, Готфрид, мы здесь по его приглашению, и вы знаете почему! – огрызнулся де Фосса, не испытывая страха перед положением старика.

– Тогда обождете, пока за вашим не пошлют, – заявил ему сэр Готфрид.

– Вы победили? – поинтересовался Анри Ливе. – Эдуард отобрал корону у Филиппа?

– Пока вы охотитесь да судачите, война напрочь застопорилась. Великий король Филипп заперся в Париже на все засовы, – ответил ему сэр Готфрид, сдобрив слово «великий» изрядной толикой сарказма. – Эдуард со своей королевой морит голодом Кале. Я призову вас, когда буду готов! – и с этими словами поторопил племянника вверх по лестнице внутреннего двора к большой зале.

Уильям де Фосса встрепенулся, словно хотел ступить вперед и преградить сэру Готфриду путь, но де Менмар удержал его за руку.

– Зреет беда. Оставьте его. В надлежащее время он нам поведает. Мы в этом деле вместе. По душе вам или нет, мы должны подождать его.

Униженные отпором сэра Готфрида аристократы встряхнулись, как павлины, душа свой гнев; только де Менмар с де Гранвилем, нимало не смутясь, двинулись прочь с видом людей, понимающих необходимость проявлять терпение.

Смысл слов де Менмара и де Фосса не ускользнул от внимания Томаса, но он, не обращая внимания на оконфуженных дворян, деликатно увязался следом за сэром Готфридом и его племянником. Что сейчас делать здесь старому вояке? – гадал он. Дело важное, а он не выказал к остальным дворянам почти ни малейшего уважения. Может, они и враги, но связь между всеми этими людьми явно есть, думал он.

Несмотря на долгую поездку, люди сэра Готфрида выглядели бодрыми и бдительными. Блэкстоуну отчаянно хотелось добраться до небольшой галереи с видом на залу из одной из приватных комнат д’Аркура, прежде чем двери внизу будут взяты под охрану. Он свернул вниз по коридору, где маленькая дубовая дверь открывала путь по ступеням к лестничной площадке, а дюжиной ступеней выше лестница выходила в хозяйские покои. Он молился, чтобы там не было Бланш д’Аркур вместе с другими женами или личных слуг хозяев. Он приостановился, задержав дыхание, вслушиваясь сквозь грохот собственного сердца. Верхние покои были пусты. Он пересек этаж, а затем поднялся еще на несколько ступенек. Прижавшись спиной к стене, бережно повернул деревянную щеколду и закрыл за собой дверь. Половица скрипнула под его весом. Он оцепенел, не смея шелохнуться и поглядеть поверх края галереи. Д’Аркуры уже вошли в комнату, и тяжелые каштановые двери, закрываясь, толкнули воздух.

– Матерь Божья, Жан, это дьявольская кутерьма. Но я должен был прибыть и предупредить тебя.

Звон стекла, бульканье бутылки, изливающей содержимое, и дребезг металлического предмета о стол – должно быть, шлема сэра Готфрида, подумал Блэкстоун.

– О чем? Мой король не может сомневаться ни во мне, ни в остальных. Мы проливали кровь за Филиппа!

– Истинно, до поры это придержит подозрения. Мне вынесен смертный приговор, Жан, – проговорил сэр Готфрид, отхлебнув из бокала. – Еще. Мне надо выпить.

Снова бульканье наливаемой жидкости. «Хочешь слышать движение кролика? Или как лань ступает по лесу, будто придворная дама? Разинь рот, парень, – пусть звук дойдет до тебя. То ведомо каждому браконьеру». Вспомнив отцовский урок, Блэкстоун приоткрыл рот, сняв напряжение. Внизу говорили вполголоса, но Томас все равно различал напряженные нотки.

– Эдуард не станет бросаться на Филиппа в Париже.

– Сдался?

– Нет, его устраивает обладание территорией, которую он хотел. Только вообрази сражения в этом кроличьем садке улиц – Иисусе, это будет похуже, чем в Кане! Каждый горшечник и каждая блудница смогут устраивать западни и убивать солдат.

– Значит, они подписали перемирие? – спросил Жан.

– Еще нет, и ни малейших признаков, что оно будет. Так что эта грандиозная завоевательная война обернулась всего-навсего окаянным набегом! – Звон разбитого стекла.

– Значит, Эдуард вас покинул? – с недоверием поинтересовался Жан. – После того, как ему отдали Котантен, Сен-Ло, Кан? И скольких из нас вы еще могли перебить под Креси? Мы сделали скверный выбор, но я не мог убедить отца отречься от своего долга перед королем. Тут надо считаться не только с горечью, дядюшка! Эти люди ждут договора. Они ждут возможности встать на вашу сторону! Неужели вы ничего не можете сказать Эдуарду?

– Со временем он возьмет Кале – это даст ему все, что нужно. Это его врата во Францию. Нет, он не покинул меня, но я барахтаюсь в потоке дерьма, изливающегося на меня. Гарнизон в Кане прорвался и перебил людей, которых мы оставили для охраны града. Моих людей убили дома. Остатки моих земель захвачены. Французы вернули себе большую часть того, что мы захватили. У Эдуарда нет денег, чтобы продолжать эту войну, а Филипп банкрот. Господи Иисусе Христе! Мне придется отправиться в Париж и молить о прощении, или мы лишимся всего.

– Король никогда не простит вас. Никогда. Он мстителен. Ему нужна ваша голова на колу, чтобы выставить всем на обозрение.

Последовало молчание и звук, издаваемый усталым человеком, тяжело осевшим в кресле.

– Это надо сделать. Сейчас речь идет не только о моей жизни. Эдуард вернется. Нормандия должна присягнуть английской короне. Теперь мы распоряжаемся собственной участью.