Дэвид Гилман - Бог войны

Блэкстоун подобрался поближе к старому воину, желая, чтобы тот его заметил.

– Для вас или вашей семьи нет никакой опасности, – ответил ей Готфрид, – даю вам слово. Угрозе подвергаюсь я, и прибыл я помочь Жану. Вы должны мне верить.

Она посмотрела на него долгим взглядом, а потом кивнула в знак благодарности.

– Спасибо.

Поглядев мимо нее, сэр Готфрид увидел Христиану. И, как и прошлый раз, на глазах у Блэкстоуна этот закаленный рубака смягчился.

– Дитя, иди сюда.

Исполнив приказание, Христиана преклонила перед ним колено.

– Ты расцвела с тех пор, как я видел тебя в последний раз, и я скажу тебе то же, что говорил твоим заступникам: здесь ты в безопасности.

– Спасибо, сэр Готфрид, за вашу доброту и добрые пожелания.

– Я хорошо знал твоего отца, и хотя сражались мы на разных сторонах, это я сказал ему отослать тебя ради безопасности к графине. Так что я рад, что хоть одно из принятых мной решений было правильным.

Не ведая о трудностях, постигших сэра Готфрида, она не углядела в этом комментарии особого смысла.

– Вы не видели моего отца? – с искренним упованием спросила она.

Томас увидел, как Жан д’Аркур отвернулся. Сэр Готфрид, тоже пойманный врасплох, на миг замялся. Блэкстоун ощутил, как всем сердцем потянулся к ней, и его скрутило тошнотворное предчувствие беды.

– Ты ей не сказал? – вполголоса спросил сэр Готфрид племянника.

Вид тихого отчаяния на лице графа сказал все. Христиана попятилась.

– Он погиб, да?

– В первые же дни, когда мы высадились, – кивнул сэр Готфрид. – Он сражался за своего сеньора господина Робера Бертрана. Моего врага. Я думал, он мог бежать в Кан, но никто не видел его сражающимся там, а все передовые рубежи обороны мы смели. Сожалею, дитя.

Маршал армии вскарабкался в седло. Блэкстоун пребывал в колебаниях, а Бланш взяла Христиану за руку, чтобы утешить. Глаза ее наполнились слезами, но Блэкстоун знал, что она не выкажет слабости перед слугами. Свой шанс спросить, пережил ли сэр Гилберт сражение, он упустил. Теперь подходить бессмысленно. Горе Христианы попирать нельзя.

Вместо того он взялся за уздечку коня, удерживая его на месте, пока солдаты поспешили распахнуть ворота. Седобородый вояка поглядел на него сверху вниз.

– Томас Блэкстоун, – произнес он, узнав его, несмотря на шрам.

– Мой господин.

– Твой день придет, но доживу ли я узреть его – вопрос другой. На тебе долг перед твоим принцем и королем, и ты будешь соблюдать повеления моего племянника. Нам не нужен норовистый англичанин в наших рядах, действующий собственным умом. Эти материи можешь предоставить другим, более сведущим. – Коротко кивнув, он пришпорил коня, освобождая его от хватки Блэкстоуна. Солдаты последовали за ним, и ворота за ними захлопнулись.

Томас обернулся, но Христиана уже шла прочь. Более всего на свете ему в этот миг хотелось обнять ее и утолить ее боль. Но подойти к ней на людях он не смел. Она поймала его взгляд, когда Бланш отпустила ее в уединение собственных покоев. Блэкстоун понимал, что она придет к нему, но к предвкушению близости с ней подмешивалось сокрушение.

Воспоминание о засаде, мастерстве лучника и мертвом рыцаре в цветах ее отца не стереть никогда.

Царившее среди аристократов настроение беззаботного веселья сменилось напряжением, натянутым туго, как тетива. На два дня мужчины заперлись в тесной библиотеке, предоставив женщин самим себе. Блэкстоун никак не мог выкроить случай переговорить с д’Аркуром, ни на минуту не остававшимся в одиночестве, ведя серьезные беседы то с тем, то с другим аристократом. В одном из случаев, когда Томас попался д’Аркуру на глаза, он и Ги де Рюймон посмотрели на него долгим взглядом и тут же отвернулись, пригнув головы друг к другу и беседуя вполголоса. Блэкстоун жаждал знать, какую роль должен сыграть в их жизнях, а главное, когда он может подготовиться к побегу. Если наемники идут, чтобы арестовать его по приказу французского короля, то эти бароны не посмеют отказаться исполнить приказ, не проявив откровенного неповиновения. Томас раскаивался, что не внял совету Мёлона прикончить наемника. Его собственное желание послать предупреждение – в каком-то смысле поднять собственное знамя – затмило ему взор, не позволив предусмотреть последствия. Теперь природное чутье понукало его бежать, хоть д’Аркур и обещал сэру Готфриду, что не сдаст его, но ради Христианы Блэкстоун готов был рискнуть многим, и это удерживало его.

На вторую ночь Христиана проскользнула в его комнату, трепеща от горя. Он обнимал ее, утоляя ее растерянность и страх и не делая попыток сблизиться. Она спала у него в объятьях перед камином, как дитя. Когда же пробудилась в ранний час, он был не рядом, а сидел на табурете перед огнем, чтобы поддерживать его, обеспечивая ее теплом всю ночь. Прошептала его имя, и Томас перебрался к ней. Поначалу не понял, что ею движет – жажда его объятий или вожделение соития, но быстро раздел ее и возлег между ее бедер. Христиана закрыла глаза, словно отчаянное ощущение боли и удовольствия заставляло ее двигаться все быстрее, жестко толкая его бедрами, вбирая его в себя, кусая его плечо, впившись ногтями в его спину, всхлипывая, будто утопающий ребенок, в страхе и отчаянии. Содрогнувшись, она заплакала, проваливаясь в пустоту и чувствуя его тепло, изливающееся в нее. Блэкстоун понял, что ее потребность в нем далеко не так проста, как желание, это вопиющая нужда, чтобы их страсть изгнала ее отчаяние и горе.

Опустошенные, они лежали в молчании, его рука покоилась на ее груди, и Томас видел, как она легонько колеблется от сердцебиения Христианы. Никто не обмолвился ни словом, и чувство вины терзало его. Надо ли говорить ей? Узнает ли она, если он не скажет? Не лучше ли позволить войне унести свои жертвы и похоронить их там, где они пали? Убил ли он ее отца? Может ли он питать уверенность, что старик на перекрестке был ее отцом? Это мог быть любой из тех, кто бился на стороне врага сэра Готфрида. Почему же это обязательно должен быть он?

Скоро рассвет, и она начала одеваться.

– Христиана…

Помедлив, она оглянулась на Блэкстоуна и ласково поцеловала его.

– Томас, прости меня. Я нуждалась в тебе так, что и объяснить не могу. Теперь я в порядке.

Томас понял, что события вырывают из его рук управление собственной участью.

– Христиана, пойдем со мной. Нам надо уйти, – сказал он.

– Зачем мне уходить? – неуверенно поглядела она. – Мы оба здесь в безопасности. Война не кончилась. Никто еще не подписал перемирия. Нам некуда податься. Что ты имеешь в виду?

– Я хочу, чтобы ты поехала со мной в Англию.

Она воззрилась на него, словно не понимая.

– Я могу обратиться к королю и попросить его приставить меня на службу к одному из английских лордов, – осторожно проговорил он. – У меня будет служба, а ты будешь со мной в безопасности.