Бьянка Питцорно - Французская няня

— Ты прав. Но мы скажем Жан-Батисту, чтобы заехал за доктором, когда отвезет мадам в театр.

Балеринам следовало прибыть на улицу Пельтье к десяти утра. В половине одиннадцатого Жан-Батист вернулся на бульвар Капуцинов со старым доктором.

Софи тоже решила пропустить школу. Когда доктор вошел, она стояла рядом с кроватью Туссена и пристраивала ему на лоб тряпицу, смоченную в холодной воде.

— Ничего опасного! — объявил доктор, внимательно осмотрев больного. — Растворите в воде этот порошок и давайте ему утром, днем и перед сном. И мед, когда он сможет глотать. Он будет сильно потеть. Как только простыни намокнут — сразу меняйте. Ему нужны сейчас тепло и сухость.

— Я смогу выйти в пять часов? — спросил Туссен.

— В пять часов в четверг — может быть, проказник! — рассмеялся доктор. — Если не хочешь, чтобы твоя простуда перешла в чахотку, тебе придется пролежать в постели три полных дня.

Когда старичок вышел, Софи расстроенно вскричала:

— Значит, мы не идем на балет, где будет танцевать мадам!

— Почему «мы»? Ты-то не больна и можешь спокойно пойти.

— Но я не хочу тебя оставлять.

— Послушай, я же пока не умираю. В доме слуги. Мадам расстроится, если ты не пойдешь в театр со всеми остальными, — сказал Туссен.

Ему пришлось долго убеждать Софи. Он напомнил ей, что для нее пойти на премьеру «Сильфиды» — ни с чем не сравнимое событие, а он уже видел репетицию в костюмах. Он много раз бывал в театре, потому что сопровождал хозяев, а Софи пойдет туда впервые. И товарищей тоже не следует огорчать — после всех стараний, которые они приложили, чтобы раздобыть для нее элегантное платье.

— Да и в конце концов, надо же, чтобы завтра хоть кто-нибудь мог рассказать мне во всех подробностях, как публика принимала возвращение на сцену Селин Варанс!

Словом, несмотря на горячку, Туссен был так убедителен, что Софи согласилась пойти в театр без него. Надо признать, что девочка мечтала об этом всем сердцем и была благодарна другу за его настойчивость.

Ближе к вечеру Жан-Батист заложил большую карету и вместе с Софи отправился в Латинский квартал за Гражданином Маркизом и детьми, которые уже собрались на улице Жакоб. Когда компания прибыла на улицу Пельтье, собравшиеся перед театром парижане весело разглядывали старого маркиза, одетого по моде прошлого века, который выходил из кареты в окружении пестрой стайки своих учеников.

Педагогический дар Гражданина Маркиза проявился и на этот раз: вместо того чтобы направиться сразу ко входу, старик остановился на тротуаре и начал объяснять маленькой компании:

— Парижский театр Опера, перед которым мы стоим, — пятое по счету здание, где размещалась Королевская академия музыки и танцев, основанная, как вы помните, Королем-Солнце в 1661 году. Ранее это были театр Порт-Сен-Мартен, театр Монтансье, зал Фавар и театр Лувуа… Это здание было построено в 1821 году, всего за двенадцать месяцев, под руководством архитектора Дебера, который решил воспроизвести стиль миланского театра Ла Скала. Прошу вас обратить внимание на прекрасные пропорции фасада, на симметрию между портиком первого этажа и арочными окнами второго, на восемь венчающих колонны статуй, которые призваны подчеркнуть межоконное пространство…

Олимпия и близнецы, которые прежде много раз бывали в театре Опера, но ни разу не обращали внимание на эти детали, теперь смотрели на них с не меньшим интересом, чем все остальные. Один только Морис слушал без удивления: несколько лет назад он получил в подарок от матери цветную литографию с изображением театра и много раз перерисовывал ее, чтобы поупражняться в перспективе.

Софи, задрав голову, разглядывала статуи и перила балюстрады, идущей по периметру крыши, когда ее отвлек голос учителя: Гражданин Маркиз приветствовал кого-то с большой сердечностью.

— Мое почтение, гражданка Дюпен!

Однако, обернувшись, девочка увидела, что он кланяется не даме, а черноволосому молодому человеку в широком прямом рединготе и в шелковом цилиндре на длинных волосах. Она с удивлением посмотрела на Анжелику, которая оттащила ее назад и сказала на ухо:

— Это баронесса Аврора Дюдеван, писательница, которая подписывается именем Жюль Санд.

— А зачем она одевается по-мужски? — прошептала Софи, вспоминая, как негодовала мать, узнав во время их «чтений» эту скандальную новость. — Может, у нее есть такая же бабушка, как у Олимпии?

— Нет. Но она утверждает, что так дешевле. Ведь это правда, что мужчинам довольно только одного вечернего костюма на целый сезон. Тогда как дамам приходится надевать новый туалет на каждый званый вечер, а такое платье, как на тебе или на мне, стоит в десять раз больше, чем самый элегантный фрак.

Они вошли в театр. Фойе сверкало: над головой висела огромная круглая люстра с сотнями огней, а на стенах было множество светильников. Софи, Полина и Антуан, оробевшие от такого великолепия, жались к товарищам.

Олимпия разделила компанию на две части.

— Бабушка тоже простудилась и решила сегодня вечером остаться дома. Поэтому наша ложа полностью свободна. Я забираю младших, Гражданин Маркиз.

Софи пришлось расстаться с учителем, который вместе с близнецами отправился в ложу их родителей.

Ложи располагались в три ряда и почти все были заняты. Сидевшие в них зрители разглядывали в бинокли партер и приветствовали знакомых. Яркий свет газовых ламп в круглых матовых абажурах, элегантность дам, которые беспрестанно обмахивались веерами, блеск драгоценностей, белизна открытых плеч — от всего этого у Софи закружилась голова. Когда на улице Маркаде она читала матери светскую хронику в газете, она и вообразить не могла, что столько роскоши, элегантности и красоты могут быть собраны в одном зале. И кто бы мог подумать, что всего несколько месяцев спустя она сама окажется на таком великолепном празднике? При мысли о том, что она не сможет рассказать обо всем этом Фантине, глаза ее тотчас наполнились слезами.

Олимпия села и, посадив к себе на колени Антуана, которому со стула ничего не было видно, шептала ему на ухо:

— А ты знаешь, что газовое освещение в этом театре появилось двадцать лет назад? Его впервые использовали для создания особого эффекта в спектакле «Аладдин и волшебная лампа» — по сказкам из «Тысяча и одной ночи».

— Мне бы так хотелось его посмотреть! Жаль, что меня тогда еще не было на свете. Но если бы я уже родился, то скорее предпочел бы отправиться в Вест-Индию с гражданином фон Гумбольдтом, — серьезно проговорил сын стекольщика.

— Ну нет, двадцать лет назад Гумбольдт уже вернулся из путешествий и жил в Париже!

— Тогда я поехал бы с гражданином Шельшером.

— А он тогда еще никуда не уезжал.