Бьянка Питцорно - Французская няня

Селин, торопясь, расстегнула корсет, приложила девочку к груди и продолжила рассказ. Глаза ее горели. В Опера сегодня репетировали финал балета — сцену, в которой толпа сильфид окружает умирающую подругу и уносит прочь. Но, приподнимая Мари Тальони, одна из балерин оступилась и вывихнула лодыжку.

— Она у нее так распухла, что придется наложить повязку с шиной, — сказал месье Жоливе, который помогал своим ученицам на репетиции. — Боюсь, что бедная Дельфина не сможет опираться на ногу месяца два, если не хочет окончательно загубить свою карьеру.

Несчастная балерина разрыдалась: этот приговор означал отказ от участия не только в премьере, но и во всех последующих представлениях «Сильфиды» в Париже. Филиппо Тальони большими шагами мерил сцену, он был огорчен и раздражен. Разумеется, роль Дельфины не из самых главных, балерину из кордебалета заменить можно. Но кем? Вся балетная труппа занята в финальной сцене, стая сильфид должна быть большой и плотной. Пустое место среди них требует новой хореографии, а день премьеры близок.

— Проклятье! — раздраженно восклицал итальянец.

— Простите, Тальони, — тихо сказал месье Жоливе, стоявший рядом. — Здесь Селин Варанс. Это правда, что она не танцует больше года. Но все это время она занималась, я давал ей уроки… Могу поручиться за нее.

Тальони бросил взгляд на Селин, которая сидела в уголке, завернувшись в кашемировую шаль, и старалась никому не мешать.

— Проклятье! — повторил он по-итальянски. — Она ведь никогда не танцевала на кончиках пальцев.

— Попробуйте ее, — вежливо повторил месье Жоливе.

Дрожа от переполнявших ее чувств, Селин сняла одежду и надела тунику, которую ей немедленно поднесла портниха. К счастью, нашлись и туфельки ее размера. Подруги прежних дней подбадривали ее ласковыми словами. Нельзя сказать, чтобы в балетной труппе не было ревности или соперничества, но в тот момент все желали только, чтобы месье Тальони успокоился, а репетиция продолжилась. В конце концов, роль у Дельфины совсем небольшая…

— Репетиция прошла успешно, — продолжала рассказывать Селин. Софи и Туссен слушали затаив дыхание. — Месье Жоливе меня похвалил. Тальони спросил, могу ли я продолжать репетировать, чтобы начать работу. Он говорит, ему нужно поизучать меня два-три дня, прежде чем дать роль. Только подумайте! Если он примет меня, всего через две недели я вновь буду танцевать на сцене перед публикой. И не в каком-нибудь обычном спектакле. Начну с самого низа, с кордебалета, это правда, но зато в «Сильфиде» — балете, о котором говорит вся Европа!

— А что скажет месье Эдуар? — спросила Соланж, которая в молчании выслушала весь рассказ, не разделяя энтузиазма Софи и Туссена.

Селин склонила голову и оставила вопрос без ответа.

— Вы не можете согласиться. Вы прекрасно знаете, что месье никогда вам этого не позволит, — настаивала няня.

— Месье уехал, — вмешался Туссен. — И мы не знаем, где он. Мы не знаем, когда он вернется. Как он может требовать?

— Он ее муж, — ответила Соланж.

— Я всегда говорила ему, что вернусь на сцену! — возразила Селин, поднимая голову. — Он не может мне помешать. Я ему не рабыня.

На этот раз Соланж промолчала. Она молча взяла на руки Адель, которая закончила есть, и унесла ее наверх.

Вечером, узнав о последних событиях, Гражданин Маркиз горячо поддержал крестницу.

— Эдуар не должен думать только о себе. Если бы он оставил тебе адрес, он мог бы возмутиться, что у него не спросили разрешения, но он же… Да и рано беспокоиться, моя дорогая. Месье Тальони, как ты говоришь, еще не сказал окончательно, получишь ли ты роль. Подождем его решения. И если ты ее получишь, значит, это судьба… — При этих словах на лице крестного появилось суровое выражение. — Послушай меня, ты вовсе не обязана возвращаться на сцену. Это решаешь ты сама. Ты всегда говорила, что будешь танцевать, с первого же дня вашего брака. Если твой Эдуар сделает вид, что не знал об этом, он лицемер. Неизвестно было только то, когда ты это сделаешь. Так вот, если судьба и месье Тальони пожелают, ты вернешься через две недели.

— Возможно, в марте месье еще не приедет, — осмелилась открыть рот Софи. — Возможно, он не узнает…

— Возможно, — согласился Гражданин Маркиз. — Но в таком случае ему скажет об этом сама Селин. Браки, девочка, как и любые другие отношения между честными людьми, не могут держаться на лжи и уловках.

Два дня спустя месье Тальони решился и попросил Жоливе сообщить ученице, что берет ее в труппу на роль одной из сильфид.

Селин сияла от счастья. Последнее препятствие, кормление Адели грудью, тоже неожиданно исчезло. Один из арендаторов крестного привез наконец хорошенькую белую козочку с раздутым от молока выменем, которую Софи немедленно окрестила Джали — так звали дрессированную козочку Эсмеральды из любимого романа девочки.

Держали ее в саду, и Джали нахально объедала не только траву с лужайки, но и цветы с клумб. Когда для Адели наступало время кормления, Джали приводили в дом. Старый доктор потребовал, чтобы всякий раз, как коза приближается к девочке, ей обязательно мыли копыта и вымя водой и мылом. В первый раз Адель на руках у Соланж с большим любопытством рассматривала животное, протягивала ручки к рогам и смеялась над ее блеяньем. Потом посмотрела по сторонам, ища мать, но Селин по совету Готтон оставалась в самой дальней комнате дома.

— Так будет проще и вам, и ребенку, — сказала старая служанка.

Тогда Адель повернулась в сторону любимого друга.

— Тусси? — сказала она вопросительным тоном.

Туссен сделал знак Соланж, чтобы она опустила девочку на пол, между ног козочки, встал на колени рядом с ней и терпеливо показал, как ухватиться за сосок Джали, которая спокойно стояла на месте, будто понимала, чего от нее ждут.

Может, из-за того что Адель была голоднее обычного, а может, из-за того что новшество показалось ей забавным, кругом было много зрителей и все ее подбадривали, но девочка сразу же с удовольствием начала сосать. Ее желудок легко принял новую еду, и она быстро привыкла к перемене, хотя, сидя на коленях у матери, по-прежнему старалась развязать ей корсет.

Однажды, наевшись, она неожиданно ухватилась за шерсть козы и встала. Соланж и Софи, стоявшие рядом, похлопали ей: «Умница!» — призывая сделать шаг. Адель обняла Джали за шею и попыталась шагнуть, но упала и села на землю с выражением полного недоумения.

— Ты права, моя золотая: девять месяцев — это еще слишком мало, чтобы гулять одной, — сказала ей Софи, смеясь и беря ее на руки.

Иногда по ночам Адель плакала и звала мать. Но даже когда Селин была дома и находилась в соседней комнате, малышку, опять-таки по совету Готтон, брала к себе в кровать и утешала Софи. Деде не делала попыток искать ее грудь, и они засыпали в обнимку. Софи думала, что, кроме Фантины, она никогда никого так не любила и не будет любить, как начинала любить Адель.