Бьянка Питцорно - Французская няня

Каждое утро Софи просыпалась в прекрасном настроении и думала о том, что нового она сегодня узнает.

— А чулки-то у тебя все-таки белые, а не синие, — подтрунивал над ней Туссен, который так продвинулся в учебе, что крестный уже подумывал, не послать ли его в Сорбонну изучать право.

В тридцать пятом году во всех парижских салонах, включая бульвар Капуцинов, только и говорили о том, что граф де Вуазен потребовал развода с Мари Тальони, обвинив ее перед судом в нежелании оставить балет. На следующий год неожиданно, после неудачного падения с лошади, в двадцать восемь лет скончалась великая певица Мария Малибран. Вся Франция была потрясена этим печальным известием. Теперь ее чудесным голосом в раю наслаждаются ангелы, говорили после ее смерти. Графиня де Мерлен, ранее предоставившая прекрасной испанке свой дом, объявила, что будет писать ее биографию.

А весной заболел Гражданин Маркиз. Селин, Софи и Туссен заботились о крестном с большой преданностью. Его перевезли для выздоровления в Поммельер, но старик так и не сумел до конца восстановить силы. Теперь он предпочитал подолгу находиться у себя в комнате только в компании Туссена, который читал ему газету, или с немногими избранными гостями. Суета утомляла его. Но ему по-прежнему нравилось бывать в театре, и он старался не пропускать новые пьесы Александра Дюма и Виктора Гюго. Не говоря уже о премьерах новых балетов, в которых танцевала Селин.

На следующий год он заболел снова, и на сей раз врач сказал, что дни его сочтены.

Селин и дети горько плакали, узнав, что им предстоит вскоре потерять друга. Они окружили его заботой и, как только могли, проявляли свою любовь и преданность. Адель часами сидела у его постели, держа в теплых мягких ладошках холодную костлявую руку старика. Они грустили, зная, что через несколько недель он уйдет от них навсегда, и они не придут к нему за советом, не смогут угостить любимыми блюдами, посмеяться его остротам, не попросят в тысячный раз рассказать, что ответил Дантон представителям вест-индских колоний, которые в Конвенте выступали против распространения прав человека на негров и отмены рабства. Разумеется, тем летом они не поехали в Поммельер и с грустью думали о том, что на следующий год старый друг не выведет их среди ночи на балкон загородного дома, чтобы учить находить созвездия с помощью подзорной трубы.

Они грустили, но не тревожились о будущем. Они знали, что добрый крестный уже давно со всей щедростью позаботился о том, чтобы Селин и трое ее детей могли и дальше жить, ни в чем себя не ограничивая.

Но они и представить себе не могли, что, пока старый маркиз умирал на руках у Туссена, пока испускал последний вздох со словами «Да здравствует Революция! Да здравствует Республика!» — его алчные племянники уже запрягали лошадей в свои кареты с гербами, чтобы примчаться на бульвар Капуцинов, разграбить дом и вышвырнуть их на улицу.

Подавленная воспоминанием об этих ужасных минутах, Софи задула свечу, предоставленную от щедрот мадам Фредерик, и бросилась на кровать. Адель в поисках прохлады во сне прижалась к стене. Она сбросила простыню и теперь, чтобы подвинуться, уронила и бедную Дагоберту, которая, падая, зашуршала и зашелестела, как шелестит костер из опавших листьев.

Мадам,

как Вам известно, тюремщик от нашего предложения отказался. Больше предложить мы не могли, но надеялись, что он разрешит Вам хотя бы раз ответить на наши письма. Мы остро нуждаемся не только в известиях о Вас, но и в Ваших советах и суждениях. Нам трудно решать самим, что делать в этих новых сложных обстоятельствах.

Я умолял его, пытался запугать, унизился до лести — это ни к чему не привело. «В камерах перо и чернила запрещены, — твердит он вот уже целый месяц. — Ни единое слово не должно проникнуть наружу, ни написанное, ни переданное устно».

Я знаю, что это неправда. Знаю, что некоторым заключенным удается поддерживать связь с друзьями. Я спрашивал как, и все отвечали: «За деньги». И называли такие же и даже меньшие суммы, чем те, что предлагали мы. Не знаю, что и думать. Выходит, именно нам достался самый алчный тюремщик в тюрьме Сен-Лазар! Но мы не сдаемся! Вы знаете, какой я упрямец.

Почему, спросите Вы, мы так нуждаемся в Вашем совете? Потому что ангел-хранитель — точнее, неизвестный благодетель — снова побывал на улице Сент-Огюстен, и месье Фредерик, которому я посулил заплатить, если он хорошенько разглядит гостя, представил мне, в отличие от жены, полное описание его наружности. Теперь у меня нет ни малейшего сомнения в том, кто этот человек: мой прежний хозяин, Ваш фальшивый супруг, английский джентльмен, которого мы называли месье Эдуаром. Его настоящее имя сэр Эдвард Рочестер. Пять лет прошло с тех пор, как я видел его в последний раз, но уверен, что крепкий господин с волевым подбородком, черными глазами под густыми бровями, говорящий с английским акцентом, — это именно он и никто другой.

Почему, если отец Адели узнал о нашем несчастье и хочет помочь, — почему он не делает это открыто?

Это правда, что он больше не хотел Вас видеть с тех пор, как уехал, и в те немногие разы, что он приезжал в Париж, он требовал встречи с Деде у себя в гостинице, притом обставляя визит всяческими предосторожностями, как великую тайну.

Теперь англичанин объявился вновь, и его намерения нам не известны. Чего от него ждать? Что, если он захочет повидаться с дочерью? Адель не встречалась с ним больше года. Узнает ли она его? А если он расскажет ей, что Вы в темнице, — после всех усилий, которые мы приложили, чтобы убедить ее, что Вы уехали с труппой за границу? Мы с Софи снова подумываем о том, не увезти ли девочку из дома Фредериков и не спрятать ли ее где-нибудь в другом месте.

Простите, мадам, виконтесса прислала за мной, чтобы сопровождать ее в церковь на службу, я должен закончить письмо и куда-то его убрать. К несчастью, я смогу передать его Вашему тюремщику только послезавтра, вместе с письмом, которое пишет Софи и которое я заберу у нее позднее.

Верьте нам. Какими бы ни были намерения месье Эдуара, мы с Софи останемся рядом с Аделью и не допустим, чтобы с ней что-то случилось.

Целую Вам руки. Ваш верный друг

Дорогая мадам Селин,

Туссен, должно быть, уже рассказал Вам о нашем подозрении, что неизвестный благодетель — это месье Эдуар.

Два дня спустя подозрение перешло в уверенность. Я видела его: это он, собственной персоной! Сегодня вечером он приходил снова. Он зашел в кухню мадам Фредерик, когда я мыла посуду после ужина. К счастью, Деде уже легла. Мадам предложила разбудить ее, но он не пожелал. Он беспокоится о материальном благополучии Вашей дочери, но не проявляет к ней никакой нежности. Совсем как прежде. Помните, как Вас ранила его холодность? Меня же месье Эдуар не узнал. За последние пять лет я сильно выросла, все дают мне не меньше семнадцати… и как же давно Вы уже не называли меня «воробушком»! Мое лицо тоже изменилось. Помните, какой у меня был смешной курносый нос, когда я попала к Вам? А теперь он прямой — почти греческий профиль, как говорил крестный, который всегда был ко мне так добр. Бедный Гражданин Маркиз! Если б он знал, что приходится нам переживать по вине его племянников, он бы перевернулся в гробу! Он-то помнил лица всех своих слуг, даже тех, кто оставил службу много лет назад, а месье Эдуар никогда не смотрел на нас внимательно и не отличал друг от друга, разве что мужчин от женщин.