София Волгина - Екатерина Великая. Завершение Золотого века

— Но, они, Ваше Величество, предпочли сражаться и дрались храбро, бились насмерть!

Екатерина посмотрела в глаза генералу серьезным, все понимающим взглядом.

— Про храбрость наших не спрашиваю: таких солдат нет в целом мире! Как же была взята Варшава?

— После битвы под Мацейовицами, генерал-аншеф Суворов соединился с дивизиями Ферзена и Дерфельдена…

Императрица нетерпеливо перебила его:

— Сколько же всего солдат стало после присоединения.

— Двадцать две тысячи, Ваше Величество. Объединенное наше войско дало бой двенадцатого октября близ деревни Кобылки, и разбили неприятеля, а через неделю мы подошли к Праге — укрепленному гораздо у предместья Варшавы. Супротив нас стояло тридцать тысяч человек, не считая ополченцев-варшавян. С их стороны летели ядра, пули, картечь.

Екатерина, перебирая бахрому бордовой бархатной накидки, полюбопытствовала:

— Но «чудо-богатырям» генерала Суворова, тем паче, опосля взятия Измаила, полагаю, оное не было страшно?

Молодой адъютант сурово улыбнулся.

— Так точно, государыня! Помимо того, как сказывал наш генерал-аншеф, успешному штурму способствовал и генерал Вавржецкий, коий бездарно руководил своими солдатами бывших по более наших. Словом, Варшава сдалась и приняла все условия капитуляции. Мы вошли в город под барабанный бой и торжественные звуки труб.

Екатерина улыбнулась.

— Что король Станислав-Август? — испросила она. Генерал-адъютант смешался, слегка пожал плечом.

— Король? Он попросил освободить какого-то одного пленного офицера, а наш командующий освободил их не одну сотню. Наш генерал-аншеф весьма великодушно отнесся к побежденным.

Екатерина согласно кивнув, молвила:

— Александр Васильевич известен своей душевной добротой, приверженностью к нашей православной вере, впрочем, как и наш морской герой, адмирал Федор Федорович Ушаков.

Горчаков по-военному почтительно кивнул, воскликнув:

— Сие чистая правда, Ваше Величество! Она всем известна. Посему Бог завсегда с нами!

— Кто же особливо отличился по вашему беспристрастному разумению?

Генерал-адъютант перечислил длинный список своих товарищей, по его разумению, достойных орденов и других знаков отличия, особливо выделив, князя Волконского Григория Семеновича и Павла Сергеевича Потемкина. Императрица произвела их в следующем году в генерал-аншефы, опричь того, Павел Потемкин получил титул графа.

Записки императрицы:

Митрополит Петербургский Гавриил не нахвалится своим воспитанником в своей Александро-Невской семинарии, Сперанским Михаилом, и хочет оставить его преподавателем в семинарии давать курс физики, красноречия и философии. Сказывает, что двадцатилетний Сперанский пишет стихи, романы и философские трактаты. Вот какая молодежь у нас на Руси пошла!

По постановлению французского Конвента закрыт Якобинский клуб. Вышли из тюрем и вернулись в Конвент жирондийские депутаты.

Граф Платон Зубов, в новомодном, токмо входившем в моду, фраке с двумя золотыми пуговицами, в благодушном настроении, появился в доме Александра Воронцова, когда уже все собрались разъехаться.

— Ну, что друзья мои, — весело возгласил Платон Зубов, играя тростью со слоновым набалдашником, — нет более Польско-Литовского государства! Вся ее территория, стало быть, вошла в состав трех стран, подписавших в Петербурге два дня назад, конвенцию о последнем разделе Польши.

Молодой Адриан Грибовский, недавно переведенный из канцелярии графа Зубова в статс-секретари императрицы, и назначенный на принятие прошений, выразил свое отношение к сообщению Зубова, весьма прямолинейно:

— Теперь, стало быть, граф, с тринадцатого октября там более нечего делить. Странно: была страна и, вдруг не стало ее. Куда же делся весь ее народ? Где ее шляхта? И как могло таковое случиться? С чего все началось?

Александр Воронцов, поморщившись незнанию нового секретаря императрицы, объяснил:

— Поводом к оному, Адриан Моисеевич, явилось восстание, которым руководил польский республиканец — Тадеуш Костюшко. Не было бы волнений под его водительством, не было бы кончины страны.

Аркадий Морков дополнил:

— Последняя Петербургская конвенция, была третьим и последним договором, завершившим раздел территории Польши между Россией, Пруссией и Австрией. И да! Польша и Литва перестала существовать, как самостоятельное государство.

Граф Платон Зубов, подойдя к карте, повел по ней длинным ногтем мизинца, показывая новые границы:

— По оной конвенции, — комментировал он, — России перешли земли по правому берегу Западного Буга до Немирова, оттуда по прямой линии на север до Гродно и далее по течению Немана до Балтийского моря. Российской империи отошли города Брест, Гродно, Вильно, Ковно и Митава — столица Курляндского герцогства. Не дурно, друзья, не правда ли?

Грибовский, мерно постукивая пальцами о поверхность столешницы, внимательно слушал Зубова, затем спросил его:

— А что досталось Австрии?

— Австрии? — Зубов оглянулся на графа Моркова. Тот подсказал:

— Австриякам достались земли вокруг Кракова, а территория вокруг Варшавы и города Белостока получила Пруссия.

Граф Воронцов, презрительно молвил:

— Теперь поубавится спеси и гордыни у ляхов.

Грибовский, вздохнув, важно отметил:

— Весь успех, господа, в быстром завершении войны, полагаю, принадлежит полностью фельдмаршалу Суворову!

— И за то, — торжественно напомнил Зубов, — он получил от императрицы орден Анны 1-ой степени, Георгия 3-ей степени, орден Святого Александра Невского и чин фельдмаршала.

— А мне жаль их короля, бесславного Станислава-Августа! Каково ему было подписывать акт о сложении полномочий… Сказывают, он отправится доживать свой век в Санкт-Петербург! — вдруг посочувствовал королю Грибовский.

— А мне думается, что, пожалуй, он не станет слишком страдать, — возразил Аркадий Морков. — Понятовский ко всему относится спокойно. Он всегда ухожен, весел, отменно здоров…

— А чем он занимается?

— Вот оного я не ведаю, Адриан Моисеевич! Ведаю токмо, что древний польский трон Пястов находится теперь в Зимнем дворце.

Платон Зубов, подмигнув, понизивши голос, задорно поведал:

— Императрица, по моему совету, собирается употребить его в своей уборной.

Все удивленно переглянулись.

— Как в уборной? — недоверчиво переспросил Воронцов.

— Вот так, в уборной! — беспечно ответил Зубов.

— А что ваш брат, Платон Александрович, — вдруг спросил Грибовский, — слыхивал, тяжело ранен и прибыл в столицу?

Зубов, поморщившись, отвернулся. Явно не по душе пришелся ему сей вопрос. Еще пол года назад до Петербурга дошли слухи о безобразном поведении генерал-маиора графа Валериана Зубова, коий участвовал в усмирении Польши под начальством генерал-аншефа Суворова. Он запятнал себя низким, бесстыдным и возмутительным обращением с некоторыми поляками и их женами. Дабы замять скандал с воеводой Потоцким, понеже его жена понесла от Валериана, ему пришлось жениться на ней. Осенью, при переправе через Западный Буг, Зубов был ранен ядром в ногу, которую не удалось спасти.