София Волгина - Екатерина Великая. Завершение Золотого века

— Как мне тебя не хватает, Гришенька! — прошептала она. Екатерина знала, отчего у нее мысли о Светлейшем: сегодни было тридцатое сентября, день его рождения. Как же хорошо она помнит все праздники, связанные с его днем! Она погладила крону дерева и, роняя слезы, хотела уже идти назад. Вдруг на соседней аллее появился Великий князь Александр Павлович, её красавец — внук, её безграничная любовь! Материнская любовь. Любовь такой силы, каковой она не испытывала ни к кому. Александр ускорил шаг, направляясь к бабушке. Рядом с ним бежала Джуля. Печально сомкнутые губы императрицы непроизвольно тронула улыбка. Она скорее смахнула слезы.

— Ваше Величество, бабушка! — радостно воскликнул, просиявший лицом, внук. — Я знал, что встречу вас здесь!

Подошедши и склонившись, он с чувством поцеловал ей руку. Она, в ответ, крепко обняла и поцеловала в лоб.

Оглядев его, полюбовавшись на его русые локоны, яркие голубые глаза, свежее румяное лицо, она ласково спросила:

— У тебя какое-то дело ко мне?

Александр, как-то игриво, возможно, дабы скрыть смущение, ответствовал:

— Нет, бабушка, с сегодняшнего дня я положил совершить прогулку пораньше, дабы провести время с вами.

— Какой ты у меня молодец! Решился на оное во вред сладкому утреннему сну?

— Вы же сами говорили, бабушка, утренняя прогулка полезна, особливо, молодому организму.

— Красавец ты мой! Безусловно! Хорошее здоровье тебе весьма к лицу. Кровь с молоком! Богатырь мой! Как у тебя дела в твоем Семеновском полку?

— Отлично, Ваше Величество!

— Оставь, Саша! В приватной беседе называй меня просто бабушкой, колико раз тебя просила!

Она паки крепко обняла внука. — Али я не любимая бабушка?

— Я так тебя люблю, бабушка, — говорил внук, целуя поочередно обе ее руки, — что боюсь хоть как-то не показать тебе свое глубокое почтение.

— Ах, ты, мое милое, родное дитя! Какую бы глупость ты не совершил касательно меня, ты все равно мой самый дорогой и любимый сынок. То есть внучок, — поправилась она, обнимая его. — Но, — отстранившись, она одарила его своим проникновенным взглядом, — без глупостей, конечно, гораздо сподручнее и легче нам с тобой вместе идти по жизни. Не правда ли, свет моих очей? — испросила она, беря его под руку.

— Вестимо, бабушка! Разве я грешил когда глупостью?

— Ну, что ты, милый мой! Такового случая, Слава Богу, не припомню!

Александр, улыбаясь, взглянул на ее и удовлетворенно хмыкнул.

Екатерина, паки, оглядев внука снизу доверху, шутливо молвила:

— Ты, mon ami, новых друзей наживай, а старых, к примеру, свою бабушку — не теряй.

— Как можно, Ваше Величество! Бабушка! — искренне возмутился Александр, вновь целуя ей руку и отдельно мизинчик.

Александр сам по себе чувствовал себя превосходно токмо там, где находилась его великолепная, всемогущая бабушка, царица Всероссийская. Ее глаза всегда находили его и озаряли дополнительным теплом и любовью, в коей он купался с самого рождения. И то, что отец с матерью были к нему довольно равнодушны, не особливо беспокоило его. У него была самая лучшая бабушка на свете! Она, вестимо, любила и всех остальных внуков, но далеко не так, как его, старшего из них, Александра Павловича. И он был горд и счастлив своим положением в сердце бабушки-государыни.

— Как твоя семейная жизнь? — испросила Екатерина, паки, ласково оглядывая его всего, одетого в камзол серо-голубого бархата. Ей хотелось спросить, как у него с женой, но не стала задавать вопрос в лоб. У них ужо был разговор около года назад касательно того, отчего Великая княгиня Елизавета не осчастливит бабушку рождением правнука. Ответ тогда прозвучал невнятно.

— Ты имеешь в виду, не ждет ли жена моя наследника, бабушка? Нет, не ждет, — беспечно ответствовал внук и на сей раз. — Лекари говорят, что нет видимых причин беспокоиться. Все-равно, в течение пяти лет, родит. Так что, бабушка, все будет хорошо! — сказал он веселым тоном, осторожно ведя ее под руку.

— Я и не сумневаюсь в том, радость моя: у моего внука инако быть не может!

Рослый Александр, отклонив длинную ветку березы, весело, но с некоторой горечью в голосе, отозвался:

— Я тоже не сумневаюсь, государыня-бабушка. Вот, естьли бы еще граф Платон Александрович так настойчиво не домогался аттенции моей супруги…

Екатерина остановилась. Развернула к себе внука и внимательно на него посмотрела.

Глаза Александра выражали упрек. «Вот причина его ранней прогулки», — подумалось ей. Опустив глаза, Екатерина токмо и промолвила:

— Я все уразумела, Саша. Проводи меня, пожалуй, назад.

Екатерина круто развернулась, желая вернуться во дворец.

— А я-то думала, — делилась она, чтобы не молчать, по дороге назад, — что граф Зубов тоскует по своему другу, Федору Головкину, коего я отослала в Неаполь. Он всегда радуется каждому его письму из Италии. Сей Головкин, однако, и там не угомонился: вмешивается в придворные интриги, спорные ситуации, совершает бездушные, и неосмотрительные поступки, примыкает то к одной, то к другой партии.

Екатерина, специально говорила о посторонних вещах, дабы остыть от неприятнейшей новости, полученной от внука. У входа во дворец, она, взяв его обе ладони, крепко сжала их.

— Стало быть, не беспокойся, Сашенька, все будет у тебя знатно. Зубов забудет даже смотреть в сторону Елизаветы Алексеевны, — пообещала она.

Паки, поцеловав в лоб, склонившегося в три погибели внука, она в крайнем беспокойстве вошла в дверь Зимнего дворца.

Естьли молодой и неопытный Александр Павлович не сразу разобрался в происходящем, то Екатерина мгновенно все оценила и положила решительно остановить ухаживания Зубова за Великой княгиней Елизаветой так, чтобы Платон, придя в себя, забыл о своих чувствах к юной жене Александра. Не хватало токмо, чтоб за оное взялся, естьли прознает, ее вспыльчивый и неуправляемый сын Павел!

Сначала, пойманный врасплох, граф Зубов отпирался, но уже на третий, прямой вопрос Екатерины, он не мог отвертеться и, скукожившись, тщился, как можливо глубже спрятаться в широком бархатном кресле.

— Платон Александрович, не хотите ли вы сказать, что теперь вы оказались в роли Александра Мамонова, коий, влюбившись в Дарью Щербатову, целый год морочил мне голову, и токмо потом признался мне об том. — Она помедлила, и, взглянув ему прямо в глаза, молвила:

— Ведь, как не крути, а шила в мешке не утаишь!

— Ничего подобного я не хочу сказать, — последовал ответ, притом, что глаза «Чернявого» тщились смотреть на императрицу самым честным образом. Екатерина, как бы, не слыша его, продолжила:

— Кстати, вы ведь, небось, слыхивали, что уже через некоторое время сей Дон Гуан, Мамонов, просился назад ко мне, но получил отказ. Стало быть, «была у него честь, да не умел её снесть!» И теперь, всем известно, он токмо тем и занимается, что изводит свою несчастную жену, пеняя ей, что из-за нее, он все потерял и теперь в опале.