София Волгина - Екатерина Великая. Завершение Золотого века

— Ну, что вы, граф! Мы рады вашему достойному выбору. Граф Николай Зубов известен нам токмо с лучшей стороны. Вы должны быть покойны касательно жениха, понеже нам ваше спокойствие и счастье, дороже всего! Инако, кто ж будет нам добывать победы, подвластные токмо вам. Ведь ни одной битвы вы за всю жизнь не проиграли! Есть ли таковые еще среди русских? Колико героев вы воспитали! Опричь того, вы сумели выкроить время и написать таковую нужную книгу, как «Наука побеждать». Честь вам и хвала!

Смущенный фельдмаршал почтительно склонил голову:

— Благодарствую, государыня-матушка. Книгу еще дописываю. А героев, вы правы, как же нет, государыня! Есть и немало!

Екатерина заинтересованно испросила:

— Кто же они сии первые храбрецы?

— Их много, Ваше Величество!

— Так назовите хоть с десяток. Разве не должно мне узнать их из ваших уст, фельдмаршал?

Суворов, легко согнулся паки в поклоне:

— Вы, Ваше Величество, самолично наградили многих из них: Кутузова, Павла Потемкина, Волконского, Платова, Голицына, Иловайского и многих донских казаков.

Императрица Екатерина Алексеевна, желая польстить ему, восхитилась:

— У вас отменная память. Они стали героями благодаря своему главнокомандующему!

Суворов скромно ответствовал:

— Придет и их время, государыня-матушка, мыслю, многие из моих учеников станут командовать не хуже меня. Вы знаете русский народ и русский дух!

Паки, не ложно довольная своим военачальником, Екатерина изрекла:

— Я счастлива, фельдмаршал, что вы познали русский дух в полной мере. Я знаю, вам принадлежать прекрасные слова: «Мы русские — какой восторг!»

Суворов без ложной скромности, подняв подбородок, гордо возгласил:

— Да, государыня-матушка, сии слова — суть мои. Я никогда не перестану восхищаться своим народом!

— Спаси вас Бог, Александр Васильевич! — ответствовала Екатерина Алексеевна. — Россия обязана вам вовеки воспитанию в солдатах сего неистребимого русского духа.

Она с искренней признательностью пожала ему руку. Разрумянившийся, от похвалы, фельдмаршал, благоговейно поцеловал ей руку.

Екатерина знала, что он называет ее своей кормилицей, считая себя обязанным ей всем, что имеет и желала отблагодарить его за отменную службу в полной мере.

На следующий день, покоритель Варшавы, фельдмаршал Александр Васильевич Суворов имел торжественных прием во дворце. Все в великом почтении стояли, исключая Елагина, коий, желая показать фельдмаршалу свою важность, воспользовался своим правом не вставать при императрице. Суворов бросил на него любопытствующий взгляд, коий не ускользнул от проницательной императрицы.

— Не удивляйтесь, — обратилась она фельдмаршалу, — Иван Перфильевич встречает вас сидя: он ранен, токмо не на войне, а у актрисы, делая прыжки!

Слышавшие сию реплику государыни, многие окружающие, не удержавшись, прыснули со смеху. Елагин, густо покраснев и оттого изрядно смутившись, сидя, поклонился фельдмаршалу.

Понеже Великий князь Александр Павлович с супругой переехали в новый, отстроенный для них дворец, императрица положила разместить фельдмаршала в Таврическом дворце с большим количеством обслуги, дабы заслуженный и постаревший фельдмаршал отдыхал в бывшей резиденции Потемкина. Екатерина желала, чтоб он видел ее заботу и внимание, понеже началась другая война — карикатурная, где главным героем были фельдмаршал Суворов и императрица. Проигравши в войне, касательно «очаковского кризиса» карикатуристы всей Европы принялись теперь упражняться в оном жанре в полную силу после войны в Польше. Выставлялось на европейский суд «русское зверство» с полководцем Александром Суворовым, подавившем польское восстание. Художники, тщились в карикатурах показать картинки, где «бесчеловечные казаки» расстреливают мирных жителей, или, где Суворов, подошедший к трону, протягивает Екатерине головы польских женщин и детей со словами:

«Итак, моя Царственная Госпожа, я в полной мере исполнил ваше ласковое материнское поручение к заблудшему народу Польши, и принес Вам Сбор Десяти Тысяч Голов, заботливо отделенных от их заблудших тел на следующий день после Капитуляции.»

Или, еще, к примеру: за Суворовым стоят трое солдат, несущих в корзинах головы несчастных полек. Его изображали с широко открытым, как зев, ртом, пожирающего армии. Знать, таким образом, поляки тщились создать образ кровопийцы, пожиравшего польскую армию. На подобное уничижение фельдмаршала работали десятки газет и журналов, более полутора сотен художников карикатуристов и сотни издательств. Таковые сатирические листы выходили ежедневно, тщась, вестимо, показать весь ужас, исходящий от страшной Российской империи. Суворов посмеивался над сим издевательством, но, конечно, действовали они на него не самым лучшим образом.

Записки императрицы:

Долго беседовала с фельдмаршалом Суворовым. Он истинный патриот, много знает из гистории России, самолично проехал по ней изрядно. Был во всех городах, основанных князем Потемкиным: и в Екатеринославе, основанном восемь лет назад, и в Николаеве, любимом городе Светлейшего, и Севастополе основаном в 1783, на месте крепости построенным самим Суворовым, и годом позже в Симферополе, коий построен на месте военного лагеря Суворова, рядом с татарским поселением. Бывал он и в Мариуполе, основанный одновременно с Екатеринославом и Херсоном, куда князь Таврический переселил греков из Крыма. Много рассказывал о Чернигове: сей древнейший русский город был разрушен в 1611 поляками, но в 1654 вернулся к России. Много говорили и об новом портовом городе Одессе, строящийся на на месте крепости построенной чуть раньше Суворовым. Словом, граф Суворов, был везде, где был князь Потемкин.

10-го декабря в Петербург доставлены плененные: Т. Костюшко, коего поместили в доме коменданта Петропавловской крепости. Немцевич и Фишер, заключены в одиночные камеры. Лицо генералиссимуса Костюшко мужественно, но необычайно курносое.

Невероятно быстро пролетел девяносто четвертый год! С чем это было связано Екатерина ведала: продолжающиеся страшные события во Франции, бесконечные дипломатические переговоры, встречи с посланниками, не говоря уже о войне в Польше и ее разделе.

Новогодние праздники прошли для Екатерины как-то кисло, понеже граф Платон Зубов боялся лишний раз поднять на неё глаза, хотя ее спальню посещал перманентно. Странно, но он, и в самом деле полюбил её с новой страстью, тщась показать, что его влюбленность в Елизавету Алексеевну была всего лишь невинной блажью. Хитрый Платон находил слова таковые убедительные, что Екатерина не раз подумывала: «вот тебе и дуралеюшка!» Однако он удивлял ее не токмо в умении хитрить, но и по части мужской силы: естьли раньше весьма страстный любимец посещал ее спальню часто, то теперь пореже, но насколько качественней стала его сила! Пожалуй, она была сравнима с Потемкинской. Екатерина, анализируя их отношения, решила, что таковые перемены связаны с возрастом. Платоша просто повзрослел. Однако, разве можливо сравнить его с обаянием, умом, дальновидностью, мужской притягательностью Светлейшего князя? Не было у него той харизмы, что имел князь Потемкин! Собственно, все оное, теперь её не особо беспокоило или волновало. Вестимо, сия её уравновешенность тоже была связана с ее возрастом, не инако. Все в этом мире изменилось, все не так, как прежде… Пуще прежнего ее волновали дела государственные и придворные, но не сердечные.