София Волгина - Екатерина Великая. Завершение Золотого века

Князь Куракин хихикнул:

— Вы имеете в виду безрассудный план завоевания Передней Азии до самого Тибету?

— Таковое безумие, — заметил брат Александра Куракина, Иван, — могло зародиться токмо в воспаленном мозгу Платоши Зубова.

Иван Иванович Шувалов, после недельной болезни, не слышавший о сей новости, покраснев лицом, изрек:

— Мыслимое ли сие дело, воевать теперь с Персией, когда у нас, после четырехлетней войны с турками, а следом, с поляками так истощились силы и казна!

— А Зубовым-то что? Они на коне! Даже колченогий Валериан… — Воронцов сделал паузу и обратился с объяснением к своему дяде — старику Шувалову:

— Думаю не всем известно, что после двухлетнего лечения его оторванной ноги на казенные деньги, аглинские врачи сумели сделать ему отменный протез, таковой, что сей генерал, Валериан Зубов, теперь может держаться весьма свободно на своем коне, подаренном графом Алексеем Орловым. Императрица осыпает его своими милостями. Как же: потерял ногу! Герой! Отличился в турецкую и польскую войны!

— Стало быть, отличился! Сказывают не трус, сей молодой красавец, — изрекла княгиня Дашкова.

— Согласен. Но и низок душой. Всем известны и его охальные похождения с полячками.

— Вот Бог и наказал: теперь без ноги… Несподручно ему теперь подолы задирать…

— «Без греха веку не проживешь, без стыда лицо не износишь», — скептически заметил Аркадий Морков.

Дашкова пристально взглянула на некрасивое лицо Моркова, подумала: уж твое лицо смолоду изношено…

— Оное его не останавливает, — заявила она. — Недавно у него родилась внебрачная дочь. Жену свою, Марианну Потоцкую, он ни во что не ставит.

Адриан Грибовский обратил их аттенцию на грузинского генерала:

— Однако, как ни странно, всем известно, что храбрый генерал-маиор, грузинский князь Павел Дмитриевич Цицианов, отличает оного Валериана, они в друзьях. Кстати, сей Цицианов едет в Персию вместе с ним. Как вам оное нравится?

— А кому оное по душе? — отозвался князь Александр Борисович. — Слышал, Великий князь Павел Петрович в большом неудовольствии, насмешничает над безногим генерал-аншефом.

— Не удивительно, — усмехнулся граф Морков. — Ведь он недоволен едва ли ни каждым шагом своей матери-императрицы.

Грибовский, резонно возразил:

— Однако надобно отдать должное, что на сей раз гнев его вполне праведен.

Граф Александр Воронцов, задумчиво изрек:

— Наш Великий князь Павел Петрович не удался ростом, но зело умен и проницателен, сего у него не отнимешь.

— Говорят же: мал золотник, да дорог!

— Бог его знает! Касательно Валериана: можливо, он — русский Наполеон Боунапарт? Али Юлий Цезарь. Ведь как и они, брат Платона так и метит «прийти, увидеть и победить».

Воронцов, усмешливо ухмыльнувшись, поспешил возразить: — Нет, друзья, скажу вам по сердцу: как ни умна, ни дальновидна наша государыня, знать, ей стали изменять разум, воля и чувство меры, — заявил он. — Ведь раньше ей тоже предлагали прожект завоевания Индии и Северной Америки, но она ответствовала, что у нас достаточно земель и мы не имеем нужды отправляться завоевывать Индию, а про Америку сказала, что у России немало своих забот и лучше оставить индейцев Америки их собственной судьбе. А что теперь? Увы!

Княгиня Дашкова, слушавшая с надменным видом, глубокомысленно изрекла:

— Справедливы твои слова: нет ничего хорошего от постыдного господства братьев Зубовых при дворе! Опричь того, всем известно, что князь Платон Зубов немало повлиял на государыню при подавлении польского восстания, такожде, как на борьбу с масонами и гонениями на Новикова и Радищева.

— Жаль, — сожалительно молвил Аркадий Морков, — жаль, но государыня наша сей час, как я зрю, изрядно постарела. Всем известно, что даже у самого опытного и умного политика неизбежно тускнеет имевшийся талант, вместе с изношенным здоровьем, теряется острый ум, подкрадывается неизбежная кончина, то бишь, я хочу сказать, не за горами и смерть. Всех нас оное ожидает. «Sic transit gloria mundi — так проходит земная слава»…

Княгиня Екатерина Романовна, усмехнувшись, недовольным тоном возразила:

— Что-то рано вы заговорили о смерти, господа! Императрица наша, Слава Богу, вполне себе в здравии. Не хороните ее раньше времени! К тому же, я уверена, лучше ее управительницы, не скоро появится на Российском троне.

Бросив на Моркова уничтожающий взгляд, она категорически заявила:

— Я бы сказала: и вовсе, может статься, не появится.

Граф Морков, никогда никому не дававший спуску, бросился в атаку:

— Согласен, может статься! Но не станете же вы отрицать, любезная княгиня, что императрица, как будто поглупела, пригрев оного приспособленца Зубова и все его семейство!

Екатерина Романовна, демонстративно отвернувшись, не стала ответствовать.

— И смею вас заверить, — пламенно продолжал наступать Морков, — по мере утраты государынею силы и гения, сей хлыщ все больше будет приобретать могущество и богатство.

Княгиня, помолчав, изразилась:

— Да мне самой противно наблюдать, как каждое утро толпы льстецов осаждают его двери, наполняя прихожую и приемную. Среди них старые генералы, под началом коих он начинал служить сержантом, таковые, как Долгорукие, Голицыны, Салтыковы. А сей баловень судьбы, глупец, стало быть, задерживает прием токмо потому, что забавляется своей обезьянкой.

Хозяин дома, граф Воронцов паки вставил свое мнение:

— Не таковой уж он и глупец, сей красавчик! Паче того, умеет создавать вид умника. Хотите, услышать его теперешний титул? — испросил Воронцов и, получив разрешение, зачитал:

«Светлейший князь Римской империи, генерал-фельдцехмейстер, над фортификациями генерал-директор, Главнокомандующий флотом Черноморским и Азовским и Воскресенскою легкою конницею и Черноморским казачьим войском генерал — от инфантерии, генерал-адъютант, шеф Кавалергардского корпуса, Екатеринославской, Вознесенской и Таврической губерний генерал-губернатор, член государственной Военной коллегии, почетный благотворитель императорского Воспитательного дома, любитель Академии художеств».

Закончив, Воронцов, отстранив бумагу, подняв брови, вопросительно посмотрел на присутствующих, кои колико мгновений переваривали услышанное. Рассмеялись все почти одновременно, засим принялись язвительно разбирать каждый фрагмент титула Платона Зубова.

Записки императрицы:

Куда-то подевался наш новый задорный пиит Иван Андреевич Крылов. Кого не спрошу, где сей занятный стихотворец, никто не знает где он, и что он. Сказывают, он непомерно растолстел и не любит появляться на людях.

Платон Зубов, находясь в кабинете императрицы, докладывал: