София Волгина - Екатерина Великая. Завершение Золотого века

— Тулона? — пуще прежнего удивился Грибовский. — Никогда не слышала о нем. Где же он находится?

— Тулон, колико я ведаю, — проскрипел знаток Франции, граф Шувалов, — неприступная крепость и портовый город Франции на берегу Средиземного моря.

Граф Морков присвистнул:

— Вон оно что! Предвижу, что-то будет, что-то нас ожидает… Боунапарт, говорите? Посмотрим-посмотрим…

— А нам-то что? — обронил скептически Воронцов. Франция — далеко. Нам до них дела нет. Им, мыслю, тоже нет дела до нас.

Задумчиво взирая водянисто-голубыми глазами поверх голов присутствующих, Морков, как отрезал:

— Ну, оное еще, так сказать, на воде вилами написано, кому до кого дела нет.

Дневник императрицы:

28 июля сего 1794 года, после бурного заседания в Конвенте и выступления Тальена противу якобинцев, Максимилиан Мари Исидор де Робеспьер и его брат Огюстен и его сторонники Кутон, Сен-Жюст и Леба были арестованы и объявлены Конвентом вне закона. Робеспьер был казнен без суда и следствия на следующий день.

С моего позволения, Алексей Бобринский купил себе имение в Лифляндии, близ города Юрьева.

Получив приказ от главнокомандующего Румянцева, генерал-аншеф Александр Суворов, с десятитысячным корпусом двинулся с южных рубежей со своими, как он их любовно называл, «чудо-богатырями» на север и, за три недели, проделал пятьсот шестьдесят верст. В самом начале сентября меньше чем за неделю, генерал взял Кобрин, Крупицы и форсировал реку Буг. Утром шестого сентября прусские войска вынужденно отошли от Варшавы для подавления восстания, вспыхнувшего на территориях, кои уже были оккупированы Пруссией.

В восемь часов утра, шестого сентября, Суворов атаковал корпус генерал-майора Юзефа Сераковского, через четыре часа отряды генерал-аншефа обошли Сераковскогов с фланга, но польский генерал в полном порядке отошел в густой лес и сделал тем самым преследование невозможным. Верно предположив, что поляки пойдут в Брест, Суворов двинулся в том же направлении. В час ночи на восьмое сентября Суворов неожиданно для повстанцев подвел войска к окраинам Бреста. Сераковский, узнав об оном, вышел из города и занял сильную позицию у деревни Коршинь, но сие его не спасло. В результате трех мощных атак русской кавалерии и пеших егерей, Сераковкий был разгромлен, сам раненый генерал попал в плен. Засим, Суворов без боя вступил в Брест и в начале октября получил сообщение, что русскими войсками генерал-поручика Ивана Евстафьевича Ферзена и Федора Денисова под Мацеевицами разгромлены главные силы повстанцев, тяжело ранен и захвачен в плен их главнокомандующий, генерал Тадеуш Костюшко.

Суворов тут же приказал генералам Ферзену и Дерфель дену, идти к Варшаве, и выступил туда же сам. Через неделю он соединился с одиннадцатитысячным отрядом Ферзена, вскорости подошел и генерал Дерфельден. Таким образом, под началом у Суворова оказались около двадцати пяти тысяч человек, при восьмидесяти шести орудиях. Армия подошла к предместью Варшавы Праге, лежащему на восточном берегу Вислы и связанному со столицей Польши двумя большими деревянными мостами.

Произведя рекогносцировку и необходимую подготовку к штурму, войска Суворова в пять часов утра двинулись к укреплениям Праги. В десять часов утра, под музыку и барабанный бой, полки: Александрийский, Херсонский гренадерский, Азовский и Смоленский мушкетерские, Черниговский и Глуховский карабинерские, Смоленский драгунский, Мариупольский легкоконный, Ольвиопольские гусары и Переяславские конные егеря, на виду у защитников Праги, заняли исходные позиции, сделав, однако, вид, что они подошли не для немедленного нападения, а для начала длительной осады.

Суворов же, завершив диспозицию штурма, разработанную столь же тщательно и детально, как и при взятии Измаила, в три часа ночи двадцать четвертого октября начал строить батальонные колонны и к пяти часам занял исходные позиции. Затем в пять часов, по ракете, полки северной колонны бросились на штурм Варшавы, коя, после многочасового штурма сдалась, уповая на милость победителя.

Суворов предъявил полякам весьма умеренные требования, кои те почтительно, но твердо попросили смягчить еще более, выпустив из города регулярную армию с оружием и артиллерией. Суворов согласился и на это, настаивая лишь на том, что день вступления русских войск, назначенный им ранее, двадцать девятого октября, изменен быть не может.

Варшавяне после недолгих дебатов согласились. В тот день Суворов вступил в Варшаву. Быв встречен на мосту через Вислу членами городского магистрата, ему поднесли хлеб-соль и ключи от города. На следующий день Суворов с большой торжественностью и пышностью был принят королем Польши Станиславом Августом Понятовским.

В последний октябрьский день, Александр Васильевич Суворов, от имени императрицы, объявил амнистию и «забвение вин» всем повстанцам, которые сложат оружие. Король просил об отпуске одного из плененных. На сию просьбу, Суворов отпустил из плена двести солдат и триста офицеров. Сие послужило весьма благоприятному впечатлению и дало положительный результат, понеже многие патриоты стали покидать свои отряды. Через неделю сдался и сам командующий — граф Фома Вавржецкий, со вступлением в город Суворовым, покинувший Варшаву. Посему, поздней осенью военные действия в Польше были закончены.

Екатерине нравилась ее необычайно миловидная невестка. Елизавета Алексеевна, жена ее любимого внука Александра Павловича показывала к тому же изрядный ум и такт. Императрица видела в ней себя полсотни лет назад и сие ее весьма умиляло. Великая княгиня всем нравилась. При дворе царедворцы весьма скоро заметили, что Платон Александрович Зубов весьма хорошо относится к жене Великого князя Александра. Екатерина довольно часто оставляла внука с Луизой после приемов и балов просто побеседовать. В такие моменты Зубов более разговаривал с Александром, делая вид, что Елизавета Алексеевна его вовсе не интересует.

На сей раз, положив отдохнуть от дел, Екатерина велела отвезти себя с Перекусихиной в Таврический дворец. Она любила бывать во дворце покойного князя Потемкина. Прогуливаясь с внуком, его женой, с кем-нибудь из свиты, она ностальгически оглядывала каждое помещение дворца, выходила в прилегающий сад и почти ни с кем не разговаривала, думая о своем. Иногда у нее вырывалось:

— Все теперь изменилось. Все теперь не так…

На сей раз, она не застала Александра и разговорилась с Елизаветой Алексеевной, кою нашла в воздушном платье, свежую, румяную и веселую. Екатерина в секунду паки увидела в ней себя молодую. Взглянув умными глазами на государыню, сия краса опустила глаза и, после поклона, подошла к протянутой руке.