София Волгина - Екатерина Великая. Завершение Золотого века

— Знамо дело… Так говорят в городе… Сказывают он умен и богат…

Перекусихина обмолвилась:

— Видела я где-то его. Хорош! И видела его портрет рисованный Рокотовым: красавец!

Протасова, не слыша Саввишну, завершила свою мысль:

— Поелику Завадовские то сходятся, то расходятся, но Петр Васильевич не разводится окончательно из уважения к ее матери и Кириллу Разумовскому.

Императрица, слушала все оные невеселые новости с немым ужасом. Засим удрученно молвила:

— А ведь граф говорил мне, что в домашнем быту он провождает последний квартал своего века с удовольствием. Жена по сердцу, детьми утешается.

Перекусихина подняла глаза вверх, перекрестилась.

— Лукавит граф. Вот как в жизни бывает!

Протасова заявила безапелляционно:

— Стареет наш былой красавец, оттого и ссоры с молодой женой.

— Несчастный отец, — пожалела его Екатрина, — каково ему!

Дети его теперь единая радость, а они умирают один за другим.

— Не все же, Ваше Величество! У них, кажись, есть еще двое.

Младшему ребенку пол года.

Не ложно расчувствовавшись, Екатерина написала ему соболезнующее письмо. Через день он ответил:

«Я познал, какова радость, какова печаль от детей: пятерых погреб; одна дочь 6-ти месяцев остается, которая не ободрение, а более трепет сердцу наводит. Толико я несчастный отец! Хоть живу, но как громом пораженный; сам не чувствую своей жизни…»

Слезы императрицы размыли несколько слов в письме.

— Господи, — прошептала она, — хоть бы он сам не умер. Tout passé, tout casse, tout lasse.

Записки императрицы:

14-го октября, сего 1793 года, после короткого суда и гнусных обвинений в адрес 37-ней Французской королевы Марии-Антуанетты, ее безжалостно казнили отсечением головы. Сказывают, после прочтения приговора палачь наголо постриг ее, надел оковы на руки. Королева сохраняла гордое самообладание, сама взошла на эшафот, легла под нож гильотины и была обезглавлена.

Россия присоединяется к торговой блокаде Франции.

На Кубани основан город Екатеринодар, долженствующий стать административным центром образованного Черноморского казачьего войска.

Начало нового девяносто четвертого года было испорчено известием о смерти дочери графа Александра Сергеевича Строганова, Софьи. Красавица дочь умерла во цвете своих восемнадцати лет.

Печальную новость принесла Анна Степановна Протасова. Императрица, вздрогнув, с ужасом посмотрела на нее. Дочь Строганова жила с матерью, коя, оставив мужа, уже много лет жила с ее бывшим фаворитом, Иваном Римским-Корсаковым и даже родила ему внебрачных детей.

— Как? София Александровна Строганова? Не может быть! Отец не мог нарадоваться ей, все время токмо о ней и говорил…

— Да, он очень, сказывают, ее обожал. И она его почитала, часто приезжала к нему, отпросившись у матери.

— Господи! Каковая же хворь ее сгубила?

Протасова пожала плечами:

— Слыхала, скоротечная грудная болезнь…

— Чахотка! Ужас! Где похоронят?

— Сказывают, в селе Марьино, Новгородского уезда, где ее матушка теперь проживает.

Перекусихина горестно качала головой:

— Такая красавица! Такая красавица! Каковая горькая судьба!

— Сказывают, граф, с горя, слег.

Екатерина, сама весьма расстроившись, ездила к графу выразить свои соболезнования. Граф, приняв ее, говорил с трудом и, не стесняясь слез, беззвучно, иногда всхлипывая, плакал. Екатерина приехала от него совсем разбитая. И Перекусихина и Протасова и Браницкая утешали ее, убеждая, что пройдет время и граф успокоится. Но прошло две недели и месяц и два, а он, сериозно занемогши, так и не появлялся на приемах императрицы. Стали поговаривать, что самочувствие его вполне ладное, но вот духом он пал, ничем не хочет заниматься, токмо любуется своими картинами. Екатерина пожелала навестить его с малой свитой. Застали они его с племянником, белолицым, румяным, весьма крупного телосложения полковником Николаем Новосильцевым, незаконнорожденным сыном его сестры Марии, коий был воспитан в доме дяди.

После приветствий, осведомившись о здоровье графа, Екатерина, дабы не затрагивать больную материю о дочери, заговорила с его племянником.

— Поведайте-ка нам, господин Новосильцев, где учились, чем упражняетесь, каковы ваши успехи на новом поприще?

Смущенный молодой кавалер, ответствовал:

— Я закончил Императорский пажеский корпус семь лет назад, Ваше Императорское Величество. Потом был причислен к Коллегии Иностранных дел.

Граф Строганов, с любовью и аттенцией слушал племянника и, перебив его, добавил:

— Воевал, государыня-матушка, верно, знаете, противу шведов, служа адъютантом при главнокомандующем графе Мусине-Пушкине, где и был произведен в полковники.

— Сие ведаю. Что ж, ваш кавалер у вас преуспел во всем! Не то, что некоторые: А ведь известно: «двадцать лет силы нет — и не будет; в тридцать лет ума нет — и не будет; в сорок лет жены нет — и не будет».

— Ну, уж нет, моему Коленьке таковое не грозит, — возразил граф. — И с силой и умом и невестами у него все в порядке. Есть уже на примете, оженим его вскорости.

— И то дело! — весело воскликнула Протасова. — Появятся внучатые племянники у графа Строганова. Там уж не заскучаешь!

Перекусихина, бросив добрый взгляд на молодого кавалера, молвила:

— Анна Степановна тому пример: скучать ей некогда с пятью племянницами и внуки уже появились.

— Ну, что ж, — довершила разговор императрица, — допрежь не сладится дело, не станем спрашивать имя невесты, но пожелаем вам удачного сватовства, господин Новосильцев!

Белолицый полковник, страшно покраснев, учтиво поклонился и подошел к протянутой руке государыни.

Граф Строганов слушал разговор женщин с печальной улыбкой. После обеда, он повел их в свою картинную галерею. Екатерина неустанно восторгалась коллекцией, рассказывала о своих новых картинах и, пожалуй, сумела растормошить Строганова: он, повеселев, обещал непременно быть у нее в Эрмитаже.

Вернувшись в свой кабинет в тот день, Екатерина долго думала о беде графа Строганова. Надобно было его возвращать к жизни. Она наметила сегодни в Эрмитаже разговаривать и развлекать токмо его. Занятая невеселыми мыслями, Екатерина не услышала стук в дверь. Очнулась, когда вошла Перекусихина, спросила разрешения войти Дмитрию Прокофьевичу Трощинскому с докладом.

— Пусть войдет! А что, я не слышала стука в дверь?

— Да с вашими заботами, можливо ли все услышать? — молвила Мария Саввишна, глядя спокойным взглядом на императрицу. — А я на что? Тут — как тут, доложила своей ненаглядной, дескать, человек ждет в приемной.

— Ну, ужо проси его. Небойсь, заждался, — улыбнулась ей в ответ Екатерина.