Монап Эгамбердиев - Тень Желтого дракона

Чжан Цянь предложил У-ди оперативный план военно-дипломатических действий: заключить «родственный союз» с усунями, принудить их подчиниться власти ханьских императоров и тем самым «отсечь правую руку у сюнну», а затем приобрести как внешних данников Дася и другие страны на западе. «Император признал расчеты Чжан Цяня правильными», — пишет современник этих событий, придворный историограф Сыма Цянь (145–86 гг. до н. э.). План Чжан Цяня как нельзя лучше отвечал целям глобальной политики У-ди, и «воинственный император» со всей решительностью приступил к его реализации. Почти четверть века правящие круги ханьской империи использовали все рычаги военного и дипломатического нажима для проникновения в Среднюю Азию, захвата цветущих оазисов — городов-государств Восточного Туркестана, располагавшихся вдоль северного и южного ответвлений Великого шелкового пути, окаймлявших пустыню Такла-Макан.

Утверждение влияния Срединной империи в среднеазиатско-восточнотуркестанском регионе, по мнению У-ди и его военачальников, зависело от покорения Давани, занимающей важное стратегическое положение и владеющей рослыми быстроногими скакунами, также имеющими стратегическое значение. В далеких походах, особенно в войнах с хуннами, ханьские армии теряли огромное множество боевых коней, и в придворных кругах неоднократно вплотную вставал вопрос о прекращении дальнейших войн из-за крайнего дефицита в лошадях. Для тяжеловооруженной конницы У-ди представляли исключительную важность статные лошади западной породы. За ними У-ди постоянно отряжал посольства к усуням, но усуньские кони не могли сравниться по силе и выносливости с «потеющими кровью» ферганскими лошадьми, которых в Китае отождествляли с легендарными лошадьми-драконами. По словам Сыма Цяня, «император воспылал великой страстью к даваньским скакунам». «Небесные кони» представлялись У-ди залогом его военного счастья, и он решил добыть их любой ценой. К тому же «воинственный император» — сын своего времени, уповая на божественную сущность Сына Неба, глубоко верил в свое личное бессмертие и страстно мечтал об упряжке «крылатых лошадей-драконов» из Давани, которые примчали бы его священную особу на небо. Но поход в Фергану отнюдь не был замышлен лишь с целью овладения боевыми конями. Покорение Давани открывало возможность дальнейшего продвижения ханьских армий на запад, где, по доходящим в Китай слухам, находились фантастически богатые страны — туманные, но тем более заманчивые объекты агрессивных устремлений «воинственного императора». Для осуществления этой задачи на отвоеванной у хуннов территории Ганьсу были созданы военные поселения и построена мощная линия укреплений как продолжение Великой китайской стены. Ганьсу стала плацдармом для наступления на Западный край, как ханьские источники называли бассейн реки Тарим. Конкистадоры Сына Неба силой оружия, подкупом, шантажом и обманом пытались навязывать волю Хань правителям городов-государств Восточного Туркестана, огнем и мечом проторяли дорогу ханьским гарнизонам, чтобы взять под контроль территории вдоль Великого шелкового пути. По этому пути все шире и шире разворачивалась активная международная торговля. Караваны тянулись непрерывной чередой.

Великий шелковый путь на трассе Чанъань — Рим шел через Ганьсу до крайнего форпоста ханьской империи на северо-западе — города Дуньхуан и отсюда разветвлялся на две основные, ведущие в Кашгар дороги — одна следовала по южному краю Таримского бассейна через Хотан и Ярканд, другая проходила севернее, через Хами, Турфан, Кучу и Аксу. Из Кашгара торговый путь расходился на Фергану и на Бактрию, затем вел в Парфиго и Индию и далее в Средиземноморье. По Великому шелковому пути осуществлялось двустороннее культурное влияние народов Запада и Востока. Из Китая торговцы везли железо, никель, драгоценные металлы, лаковые изделия, зеркала и другие предметы ремесла, но больше всего вывозилось шелка-сырца — «сы». По созвучию с этим наименованием древний Китай стал известен в странах греко-римского мира как страна «синов» или «серов», хотя располагали античные географы «страну шелка» в восточном направлении не далее Ганьсу. В Китай доставляли домашних и диких животных и птиц, ценные сорта древесины, редкие цветы и растения, меха, благовония, пряности, ювелирные и стеклянные изделия, гобелены, другие предметы роскоши и, конечно, искусных в ремеслах заморских рабов. Особую важность для ханьского Китая представляли сельскохозяйственные культуры, заимствованные из Средней Азии: виноград, бахчевые, садовые культуры, фасоль, люцерна. Однако все, что привозилось в Чанъань по Великому шелковому пути, рассматривалось Сыном Неба и его окружением только как «дань иноземных вассалов»; прибытие иностранных послов, обычные дипломатические подношения воспринимались не иначе как выражение покорности ханьской империи. К этой «дани» и «признанию себя иностранными вассалами ханьского двора» государства Западного края принуждались прямым военным нажимом со стороны ханьских войск, расквартированных в крепостях, сооруженных по приказу У-ди за пределами Ганьсу в районе озера Лобнор и реки Тарим. Государства Восточного Туркестана зачастую отказывались принимать послов, отвергали «дары» Сына Неба, трезво оценивая их как попытку грубого вмешательства в свои внутренние дела, как акции, лишающие их выгод от транзитной торговли, нарушающие естественно сложившиеся формы функционирования Великого шелкового пути. С особым рвением послы У-ди действовали в Давани, но даваньцы упорно сопротивлялись домогательствам Китая, «прятали коней и отказывались отдавать их ханьским посланцам» (Сыма Цянь). Давань стала барьером для проникновения ханьской империи дальше на запад. Как отмечал Сыма Цяпь, «государства, лежащие к западу от Давани, надеясь на то, что они далеко расположены от Китая и могут его не опасаться, держали себя надменно и вызывающе независимо, невозможно было заставить их подчиниться желаниям ханьского двора». Войной с Даванью — а в ее быстром и успешном исходе У-ди нисколько не сомневался — «воинственный император» рассчитывал добиться решительного поворота в делах Западного края, утвердить гегемонию империи на шелковом пути и развязать себе руки для дальнейшей экспансии.

Прологом даваньской кампании стал карательный поход 108 г. до н. э. в Восточный Туркестан полководца Чжао По-ну, который должен был жестокой расправой с «мятежными правителями» запугать усуней, Давань и другие государства Западного края. Поводом для развязывания уже давно намеченной У-ди войны с Даванью послужила заслуженная месть жителей даваньской столицы Эрши одному из особо наглых ханьских послов. Сановники У-ди требовали «наказать и проучить Эрши», «завоевать страну и захватить в плен поголовно все даваньское население» (Сыма Цянь. «Исторические записки»).