Монап Эгамбердиев - Тень Желтого дракона

В 104 г. до н. э. армия полководца Ли Гуан-ли, которому заранее был высочайше пожалован титул победителя Эрши, отправилась в карательный поход, который затянулся на два года и окончился полным провалом. Чтобы представить, как все произошло, достаточно обратиться к Сыма Цяню: «Жители государств, через которые проходил путь армии Ли Гуан-ли, при ее приближении укрывались за стенами городов и отказывались давать припасы и провиант. Армия Ли Гуан-ли шла на приступ. Когда удавалось захватить город, солдаты получали продовольствие, но чаще после неудачной осады приходилось уходить ни с чем. Воины погибали не в боях, а от голода. Пока дошли до Юнчэна, у Ли Гуан-ли осталось всего несколько тысяч солдат. Понесли огромные потери убитыми и ранеными, но Юнчэн не взяли. Ли Гуан-ли… потерял надежду достичь Эрши… и решил вернуться обратно… До Дуньхуана добрались лишь один-два воина из десяти». Взбешенный неудачей, император приказал немедленно готовиться к новой войне. Военными стратегами У-ди был разработан детальный план предстоящей даваньской операции. Предусмотрено было отвести воду от Эрши и взять столицу Давани измором. За действующей армией в далекий поход следовали огромные обозы, при них находились эксперты — знатоки коневодства для отбора из даваньских табунов лучших из лучших ферганских коней, предназначенных Сыну Неба. В 102 г. до н. э. шестидесятитысячная ханьская армия, снаряженная по последнему слову военной техники тех времен, вооруженная знаменитыми дальнобойными китайскими самострелами, вступила в Давань. На этот раз войска Ли Гуан-ли достигли Эрши и осадили ферганскую столицу. Однако покорить Давань империи Хань так и не удалось. Самоотверженная защита даваньцами и соседними с ними народами своих земель от вторгшегося врага положила конец дальнейшему продвижению на запад ханьских полчищ, привела к крушению захватнических планов У-ди.

В китайской историографии внешняя политика У-ди и его даваньские походы расцениваются по-разному.

Сам У-ди воспринял результаты войн с Даванью как катастрофу его планов покорения Западного края. Несомненный крах даваньской кампании был ясен и его современникам. Наиболее беспристрастные и трезвомыслящие представители древней и средневековой китайской историографии вообще подвергали сомнению необходимость для насущных интересов ханьской империи экспансии в страны Центральной и Средней Азии, обращали внимание на отрицательные последствия ее как для этих стран, так и, особенно, для Китая. «Династия Хань устремилась в далекий Западный край и тем самым довела до истощения империю. Какая польза в том?», — писал автор средневековой хроники «Бэйши». Аналогичный вывод, зачастую с сожалением, делали и другие политические и государственные деятели Китая. Так, сокрушался о безуспешном исходе походов У-ди в Давань цинский император Цянь-лун (1730–1795): «В прошлом император династии Хань У-ди отправил войска в труднейший поход в Фергану, но они лишь добыли коней и вернулись». В противоположность этому мнению и в противоречии с действительными фактами некоторые авторы официальных династийных историй, исповедуя конфуцианскую доктрину о Сыне Неба как повелителе Вселенной, восхваляли завоевательную политику династии Хань, намеренно замалчивая, что агрессия У-ди натолкнулась на ожесточенное сопротивление местного населения ханьским захватчикам и получила достойный отпор, что политическое доминирование ханьского Китая в Восточном Туркестане носило кратковременный, прерывистый и очень ограниченный характер.

Отечественное китаеведение внесло значительный вклад в изучение Китая, его культуры, истории, философии, литературы, начиная с глубокой древности до наших дней. Оно выдвинуло блестящую плеяду русских и советских ученых, чьи имена золотыми буквами вписаны в мировую синологическую науку.

М. Эгамбердиев серьезно изучил и использовал, по сути, всю основную нашу литературу, посвященную описываемому в романе периоду истории Китая. Роман «Тень Желтого дракона» достоверно воссоздает картину той исторической обстановки, когда впервые скрестились судьбы народов Восточной, Центральной и Средней Азии. Концепция рабовладельческого характера описываемой эпохи, понятой автором как всемирно-исторический этап общественного развития, последовательно и логично проводится в книге. На этом общеисторическом фоне развертываются события как личной жизни отдельных героев, так и целых народов, рассказанные живо, увлекательно. Присущее М. Эгамбердиеву историческое чутье помогло ему при всех перипетиях сюжетного замысла не отступить от «духа эпохи». Истинные факты истории служат твердыми берегами, в пределах которых действует воображение автора.

В романе убедительно показано единство судеб народов Средней Азии и Восточного Туркестана, их культурная общность, прочные дружественные контакты и взаимная поддержка в совместной борьбе против ханьских захватчиков.

Название романа избрано автором не случайно и отвечает его содержанию. Образ Желтого дракона глубоко укоренился в политической традиции Китая, став символом императорской власти и олицетворением великоханьского гегемонизма. Начало этому было положено, как правомерно считает М. Эгамбердиев, ханьским императором У-ди, причем в непосредственной связи с его экспансией в страны Центральной и Средней Азии. Следует, пожалуй, особо остановиться на религиозно-мифологической и философско-художественной концепции почитания в Китае дракона и желтого цвета. Как известно, Желтой рекой китайцы называют основную реку Северного Китая за ее действительную желтизну — из-за плодородного лесса, влекомого водами Хуанхэ на всем ее огромном протяжении от Куньлуньских гор до Желтого моря. Землю свою древние китайцы называли Желтой землей, а своего мифического прародителя — Хуан-ди — «желтым предком» или «предком Желтой земли», считая его олицетворением магических сил почвы. В глубочайшей древности, уходя корнями в тотемистический культ, возник в мифологии Китая и образ дракона — священного благовещего животного, воплощающего производительные силы природы. В древнекитайском учении о пяти природных стихиях каждой из них соответствовал один из основных пяти цветов: сине-зеленый цвет ассоциировался со стихией дерева, красный — огня, белый — металла, черный — воды, желтый — земли. И хотя представление о стихиях как о покровителях правящего дома существовало давно, все же до ханьского У-ди явного предпочтения ни желтому цвету, ни стихии земли не отдавалось. При У-ди желтый цвет — цвет стихии земли — был провозглашен символическим цветом Ханьской династии. По свидетельству Сыма Цяня, в 113 г. до н. э. У-ди, облачившись в желтое одеяние, впервые исполнил церемониал жертвоприношения желтых телят в честь владычицы-земли. Тогда же Желтый дракон был объявлен духом-покровителем Дома Хань. Как передает Сыма Цянь, «по случаю похода на юг против Наньюэ… было изготовлено знамя с изображением взмывающего в небо дракона». Знамя называли чудотворным. Во время молений перед военными действиями придворный жрец поднимал чудотворное знамя и указывал им направление похода. В 110 г. до н. э. У-ди принес жертву Желтому императору (так отныне стали величать Хуан-ди). В 104 г. до н. э., накануне похода на Давань и в связи с ним, У-ди объявил новую эру правления тай-чу — «великое начало», изменил календарь (этот календарь У-ди просуществовал в Китае до XX в.) и официально торжественно провозгласил желтый цвет цветом династии. Отныне и впредь желтый цвет стал запретным, прерогативой императора, а Желтый дракон — знаменем агрессии правителей Поднебесной.