Александр Долгов - Спасти Цоя [litres]

Я хоть и оставался внешне спокойным, но, признаться, сидел как на иголках – все думал – как дальше-то покатит?.. Зря беспокоился – все пошло как по маслу. Лишь только из раструба патефона донеслись затухающие звуки духового органа, говорившие о финале увертюры Штрауса, как вступил в действие – электрический… Конрад не подкачал – он давно уже восседал за своими клавишными инструментами, расположенными горкой – на верхней крышке «Хэммонда» громоздился клавинет, а выше его – синтезатор. В нужный момент Конрад прикоснулся к клавишам… Помню, как только раздались первые громоподобные звуки электрооргана – не знаю, как других, но меня тут же пробрала нервная дрожь… Это была «Токката» Баха или, правильнее сказать, «Токката и фуга ре минор», пожалуй, самое популярное сочинение композитора, написанное для органа, авторство которой, между прочим, оспаривается некоторыми музыковедами – уж больно нетипичное для Баха произведение. Насчет этого ничего не могу сказать, но знаю точно, что баховская или вовсе не баховская «Токката» – но эта вещь, очень контрастная по темпу и фактуре музыкальных эпизодов – идеальный материал для рок-интерпретации. Манера игры у Конрада была интересная, очень динамичная и страстная – он одновременно играл на разных клавиатурах «Хэммонда» – левой рукой на нижней, правой – на верхней, потом обеими руками – на верхней, невообразимо тряся при этом в такт музыке рыжей шевелюрой, за ним было интересно наблюдать, а клавишные, кстати, были развернуты по моему совету, сами они вряд ли бы до этого додумались, – на три четверти к залу, чтобы выстроенная гора инструментов не загораживала обзор.

Я в это время как ни в чем не бывало сосредоточенно исполнял свою часть действа – методично листал страницы томика Ницше, и в какой-то момент, оторвавшись от этого занятия, бросил взгляд на Гитлера, и наши глаза встретились – он изучающе глядел на меня… Не выдержав его пристального взгляда, я отвел глаза и вновь уставился в книгу. «А ведь Мумию запросто можно было тут грохнуть, – промелькнула в голове сумасшедшая мысль, – ведь никаких тебе рамок установлено не было, ни собак-ищеек, шарящих взрывчатку, ничего, даже досмотра личных вещей не организовали, ограничились лишь визуальным осмотром, проведенным, наверное, больше для проформы, нежели для настоящего обеспечения безопасности фюрера… а ведь запросто можно было присобачить скотчем под столом взрывчатку, выставить нужное время и ликвидировать нацистского преступника № 1… постой-постой… а как же другие люди?.. гости, прислуга, музыканты, тот же Катковский – он-то в чем виноват?.. все они тоже могут погибнуть… к тому же… к тому же совсем неизвестно было точное время прибытия фюрера… как тогда выставлять время?… часовой механизм на бомбе, как известно, не используется для адресного взрыва… если, конечно, ты не террорист-смертник… как с точностью до минуты просчитать время появления жертвы?.. Да и кто, кроме госпожи Мартинсоне знал, что Мумия вообще здесь появится?..»

Тем временем «Токката» была сыграна и сыграна на одном дыхании – очень мощно она прозвучала в рок-обработке. Публика, вне всяких сомнений, была ошарашена: все сидели завороженные, не зная, как реагировать на только что услышанное и увиденное. Классика, но какая-то «ПРЕПАРИРОВАННАЯ», классика, сыгранная совершенно иначе, все жаждали продолжения и были готовы внимать… Затем очередь дошла до Моцарта с Бетховеном. Исполнили и Вивальди – «Весну» из «Времен года», и несколько собственных композиций – весьма и весьма достойных, достаточно мелодичных, написанных Конрадом в традициях барокко-рока: не зря же человек пять лет обучался на композиторском факультете консерватории!

Наконец плавно добрались до «гвоздя» программы «Полет Валькирий» Вагнера, по замыслу исполнителей он должен был окончательно выпотрошить публику и завершить сорокаминутное выступление (от «мертворожденного» Сен-Санса они предусмотрительно отказались в самый последний момент и правильно сделали). Уже с первых тактов «Полета» я был накрепко захвачен поразительно-гипнотическим воздействием вещи, музыканты шаг за шагом воздвигали следующие один за другим пласты сопровождения… они играли и играли… Но что-то явственно происходило в воздухе, окружавшем нас – какое-то молниеносное движение – сначала метнулась одна быстрая тень, потом другая и сразу – третья… Вскоре стало ясно – над нами сновала стая летучих мышей. Растревоженные звуками, светом и суетой ночные «демоны» покинули облюбованный ими чердак виллы, привнеся внезапным появлением, учащенным хлопаньем «сатанинских крыльев» и шелестящим писком ощущение беспокойства и надвигающейся бури. Мне самому тогда почудилось, что над нами кружится стая стервятников или даже эскадрилья боевых вертолетов, ведомая свихнувшимся командиром и готовая по его приказу изрыгнуть море смертоносного огня – да, да, именно такое было ощущение…

Музыка загремела из динамиков еще громче, перекрывая звуки «ночных вампиров» так, что заложило уши, похоже, «звукарь» Айварс на своем пульте давно уж вывернул все ручки вправо… И тут настал мой коронный выход – я отложил в сторону книгу и взялся за патефон, начал над ним «колдовать», совершая малопонятные для всех присутствующих, включая музыкантов, манипуляции с пластинкой и иголкой, проще говоря на диджейском жаргоне – «скретчить», то есть царапать иголкой пластинку в целях получения характерного скрежещущего звука, от которого у меня запела душа и побежали мурашки (одновременно)… В общем, не без гордости могу констатировать, что я, по всей видимости, впервые здесь на публике продемонстрировал базовую технику диджеинга, став пионером этого дела. Впрочем, мало, кто понял, что я там творил с патефоном, а скорее всего – никто ничего не понял… но звук получился отменный, позволивший забыть о нашествии летучих мышей. Да, финал вышел просто феерическим – для более полного ощущения праздника не хватало разве что настоящего фейерверка.

Все встали и долго аплодировали, в том числе и Гитлер. А потом, ко всеобщему изумлению, фюрер, шаркая немощными ногами, стал медленно подниматься на импровизированную сцену.

Краем глаза я увидел, как зрители, получив едва заметный прощальный знак от хозяйки, покидают «зрительный зал», гуськом двигаясь к выходу. «Будто крысы из мультфильма, входящие в море под дудочку Нильса, молчаливо и дисциплинированно», – промелькнула смешная мысль.

Гитлер тем временем приблизился к разгоряченным и онемевшим музыкантам, чтобы лично выразить восхищение и пожать руку каждому, включая и меня, хотя я и не был никаким музыкантом. Рукопожатие на удивление оказалось крепким – ожидаемой немощи в его старческих пальцах я не ощутил, ее там, по всей видимости, сроду не бывало. Я был поражен… Вблизи я разглядел его более тщательно: он выглядел, надо признать, скверно, изможденным, будто узник лагеря смерти. Соглашусь, применительно к Гитлеру мое сравнение звучит несколько дико, но как раз оно-то и отражает суть – передо мной стоял не фюрер нации, а будто измученный каторжными работами «зэк»-доходяга, ну, если хотите – еще вариант – высохшая за прошедшие века мумия, что, пожалуй, ближе всего к истине… Подумал: так вот, оказывается, к чему приводит многолетняя вегетарианская диета, не обернулась для фюрера добром, высосала из него все жизненные соки.