Александр Долгов - Спасти Цоя [litres]

Часы в доме еле слышно пробили восемь раз, солнце давно уже зашло, и наступившие сумерки живо сменила долгожданная тьма, так необходимая для лучшего восприятия шоу. По краям аллеи разгорались расставленные в шаге друг от друга масляные лампадки, незаметно зажженные прислугой, отчего прогулочная дорожка с огоньками приобрела необыкновенный вид, ассоциируясь… видимо, для каждого со своим… Мне, к примеру, она представилась взлетно-посадочной полосой, подготовленной в лесной глуши партизанами, но в миниатюре, для приема игрушечных летательных аппаратов.

Время шло, и гости уже стали маяться – в основном это была солидная публика в возрасте, но попадалась и пресловутая золотая молодежь – как тут без нее? Что касается длинноногих красавиц, тех самых, которых привез Конрад, – я насчитал около десяти, – своим присутствием они безусловно украсили вечеринку. Непринужденно переговариваясь и смеясь, девицы давно сидели на своих местах, попивая коктейли. Все столики были заняты, кроме одного, стоявшего прямо по центру напротив сцены-веранды и помеченного жирной цифрой «1», явно оставленного для супер-важной персоны. Возле него был один-единственный стул, точнее, удобное кресло, а в изящной вазочке на кружевной скатерти вызывающе одиноко рдела кровавая роза.

Госпожа Мартинсоне явно нервничала в ожидании этого весьма и весьма высокого гостя. К ней уже трижды подходил Конрад: «Бабушка, не пора ли начинать?» «Нет-нет, еще рано», – отвечала та, лихорадочно теребя в руках театральную сумочку, и даже не реагируя на бесцеремонное обращение.

Прежде чем появился долгожданный высокий гость, на вилле засновали охранники – с пяток суровых мужчин, одетых в скучные штатские костюмы. Они шныряли повсюду, принюхивались, прислушивались и пристально разглядывали публику, точно просвечивали рентгеном. После их бесцеремонного появления даже у самых недогадливых и несведущих не осталось сомнений по поводу того, кому зарезервирован особый столик.

Громко взвизгнули покрышки резко затормозившего у виллы представительского автомобиля. Привратник распахнул калитку, выходившую на улицу Дарзу. Все мгновенно замолчали, в воздухе повисла настороженная тишина, и в магическом свете чадящих лампадок материализовалась… МУМИЯ.

Госпожа Мартинсоне, сорвавшись с места, поспешила ему навстречу – на ее лице была написана торжествующая печать победы – сбылась, сбылась ее надежда и мечта. Ошеломленные гости на несколько секунд застыли, а потом как по команде вскочили со своих мест: кто-то выбрасывал руку в известном приветствии, кто-то стоя аплодировал, а кто-то тупо стоял, открыв от изумления рот.

Гитлер был одет в строгий костюм, из-за сгустившейся темноты казавшийся иссиня-черным, светлым пятном выделялась белая сорочка, разделенная посередке траурным галстуком… (расцветку костюма и галстука я разглядел позже). Помню своеобразную походку – забыть ее невозможно – шаркающую, старческую; он шел, едва волоча ноги – было такое чувство, что он вот-вот потеряет туфли, явно надетые не по размеру или упадет… Смотреть на него было жутко и… уморительно, но никто не посмел рассмеяться – оно и понятно! – кому охота пойти по этапу и оказаться в концлагере Туманного Альбиона.

И тут я поймал себя на мысли: а ведь он сейчас находится в возрасте престарелого Гинденбурга, президента Веймарской Германии, вынужденного передать в далеком 1933 году власть Гитлеру, и через год скончавшегося, было ему то ли 85, то ли 86 лет, точно не помню… И Гитлеру теперь 85!.. А преемника как не было, так и нет… И что будет с его детищем, Тысячелетним рейхом, если он помрет? Застывшая маска на лице, отягощенном тяжелыми думами… восемьдесят пять лет… восемьдесят пять… правление, невероятно долгое, затянувшееся на четыре десятка с лишком лет, по всей видимости, подходит к финалу… и всю диктаторскую власть на тот свет с собой не заберешь!..

Расторопная горничная поставила на столик фюрера бокал с морковным соком, что стало сигналом к третьему звонку. И госпожа Мартинсоне дала отмашку к началу действа – в прямом смысле слова – взмахнула белым платочком, тут же вспыхнула гирлянда ярких ламп над козырьком веранды – точь в точь, как на рампе, осветив пока еще пустую сцену. И тут я, облаченный в костюм юнги с «Летучего Голландца», ничуть не тушуясь, вышел на авансцену и… включил патефон (само собой, заблаговременно заведенный). Рупор отозвался треском и шипением, многократно усиленным парой микрофонов. И зазвучала величавая музыка Рихарда Штрауса, разрастаясь, врываясь и заполняя собой пространство естественного зала-сада, музыка, от которой у доброго числа присутствующих – я видел собственными глазами – прямо-таки зашевелились волосы на голове. Я торжествовал!

– Дамы и господа, – объявила госпожа Мартинсоне без микрофона хорошо поставленным голосом, намеренно делая многозначительные паузы между фразами:

– Я РАДА ПРЕДСТАВИТЬ ВАМ… ЧЕТВЕРКУ МОЛОДЫХ ЛЮДЕЙ… ЧЬЯ МУЗЫКА ЭТИМ ВЕЧЕРОМ… НЕПРЕМЕННО ВЗОРВЕТ ВАШ МОЗГ… ВСТРЕЧАЙТЕ… ГРУППА… WALKÜRE!!!

Музыканты появлялись на сцене исключительно эффектно, чему способствовала музыка Штрауса, усиливая впечатление их патетичного выхода: все четверо, облаченные в театральные костюмы, возникали перед зрителями по очереди, откидывая в сторону тяжелый бархат черного занавеса, которым задрапировали распахнутые двери веранды, скрыв «закулисье». Точно вырастая из чрева преисподней, они с достоинством кланялись публике, и каждый, застыв на мгновение, занимал свое место. Первым появился бравый вояка в кивере с ранцем за спиной и саблей на боку (труба), следом за ним вышел индийский махараджа в долгополом расписном халате (гитара), потом – приземистый рогатый викинг в звериной шкуре с косматой бородой (в нем я не сразу признал барабанщика) и, наконец, самым последним из них, вышел рыжий монах-отшельник в черной рясе (клавишные), вне всяких сомнений игравший роль «первой скрипки» в представленном публике рок-оркестре. На мой субъективный взгляд, затеянный ими спонтанный маскарад был абсолютно бессмысленным, больше подходил для несерьезных адептов глэм-рока (костюмированное шоу – это как раз их стихия), нежели для капитальных рок-музыкантов, играющих адаптированную классику, но, с другой стороны, почему бы не попробовать? Для первого выступления вполне нормально, чтобы зацепить публику.

Да, совсем забыл упомянуть, что я никуда не ушел. Скажу больше, по моему замыслу я должен был сидеть в кресле, притащенном из подвала, закинув ногу на ногу и углубившись в чтение. Книгу, томик Фридриха Ницше под названием «Так говорил Заратустра», по мотивам которого Рихард Штраус и создал свое произведение, мы разыскали на полках роскошной библиотеки рок-н-ролльной бабки. Чуете, куда я клоню? Все вместе и составляло статичное представление, немузыкальную составляющую концерта, я бы даже сказал, «перфоманс».