Александр Долгов - Спасти Цоя [litres]

Вблизи костюм оказался не черным, а темно-синим, отлично, кстати, сшитым, но все равно болтавшимся на нем точно на вешалке, могли бы и подогнать по фигуре, все-таки фюрер, так ведь? А вот галстук – действительно, был черный – претенциозный, из дорогого шелка с замысловатым рисунком, искрившимся вышивкой черным бисером в свете ламп, из-под воротничка белой сорочки торчала тощая дряблая шея с редкими волосиками, точно у плохо ощипанного дохлого цыпленка. Лицо перепахали глубокие морщины, запавшие впалые щеки странно колыхались, и в прищуренных глазах с мутными белками я не обнаружил ни живинки… И сам весь вялый, медлительный, словно ненастоящий. Ну, мумия и мумия! Конрад услужливо пододвинул к нему кресло на колесиках, в которое Мумия с удовольствием уселся, поскрипывая суставами.

Внимательно разглядывая его, я слушал дребезжащий голос, и понял: передо мной совсем другой Гитлер – не тот устрашающий образ неврастеника и психопата, о котором мне рассказывал дядя, он-то не раз видел его в советских художественных фильмах и на документальных кадрах; и вовсе он не крикливый, говорил тихо, даже мягко, с легким придыханием. И в помине не было знаменитого на весь мир гипнотического воздействия на аудиторию, отточенного до совершенства на бесчисленных партийных съездах, да-а, что ни говори, подрастерял фюрер за безвозвратно ушедшие годы магию своего ораторского таланта, совсем старый стал, но побалагурить с молодежью по-прежнему был не прочь.

Понятно, что старичка сподвигло на выход к музыкантам вагнеровское произведение, что неудивительно, учитывая его личные пристрастия, короче, не смог устоять, чтобы не поделиться чувствами с теми, кто пробудил эти чувства.

– Сегодня вечером вы подарили мне поистине незабываемые впечатления! Обожаю Вагнера, готов слушать его сутки напролет. И «Полет Валькирий» стал украшением вашего концерта. Воистину, это произведение достойно самых престижных концертных залов, – фюрер не скупился на дифирамбы, он слегка оживился, глаза потеплели, начал слабо жестикулировать. – Признаюсь, когда я вчера после шумного успеха «Лоэнгрина» получил приглашение от госпожи Мартинсоне, засомневался – идти или нет, а теперь – после такого бурного впечатляющего финала – ничуть не жалею, и очень рад, что принял приглашение, – продолжал рассыпаться в благодарностях Гитлер, а потом, обведя всех неторопливым изучающим взглядом, спросил, – а знаете ли вы, молодые люди, какие ассоциации возникли у меня во время вашего блестящего исполнения?

Не дождавшись ответа, сказал сам:

– Войну, милые мои… я сразу вспомнил войну и нашу великую победу!

И расчувствовавшись признался, что в какой-то момент – ближе к завершению «Полета Валькирий» – его даже слеза прошибла, так разом на него нахлынули воспоминания, военные годы, бившийся с врагами непобедимый Фатерланд, многочисленные соратники и бесчисленные герои Второй мировой, летчики, танкисты, моряки, пехотинцы встали перед глазами. Он рассказал, как каждую пятницу с нетерпением ожидал очередного выпуска «Немецкого еженедельного обозрения» с непременными фронтовыми сюжетами – живое свидетельство торжества немецкого духа в воздухе, на воде и на суше, запечатленное на кинопленке для будущих поколений, смотрел новости с необычайным интересом в зале для кинопоказов рейхсканцелярии в компании с доктором Геббельсом… Вот все это и пронеслось перед его глазами благодаря «Полету Валькирий». Воскресла угасшая было «память чувств»… (Для тех, кто не в курсе: музыка Вагнера всегда сопровождала сюжеты из «Немецкого обозрения», посвященные Люфтваффе; сюжеты, сообщавшие о том, как доблестные летчики Германии бомбили вражеские города, безжалостно стирая их с лица земли.)

Гитлер сделал продолжительную паузу, посмотрел куда-то ввысь в темное небо, густо усеянное звездами, и со значением сказал:

– Когда-то давным-давно я призывал вести безжалостную очистительную войну с так называемым современным искусством… Но… времена, как правильно кто-то заметил, меняются… меняется окружающий нас мир… и люди, включая меня… Несмотря на занятость государственными делами, иногда я и сам люблю послушать хорошую музыку… в том числе и современную. И хоть рок объявлен Министерством пропаганды дегенеративной музыкой, как когда-то джаз, но это… в современных условиях геополитического противостояния – безусловно перегиб… Должен быть избирательный подход… Мне абсолютно ясно, что рок может быть разным, вот ваша музыка – она прекрасна… она вдохновляет… она делает жизнь лучше и интереснее… Ее, без всякого сомнения, надо активно пропагандировать, чтобы немецкая молодежь ее знала и имела возможность ее постоянно слушать, и на вашем примере умела отличать зерна от плевел… Ничего против такого творчества я не имею… сам обожаю творить…

Последняя фраза, по-видимому, была завершающей в тираде фюрера, поскольку он с неожиданным проворством вскочил с кресла и, ни с кем не прощаясь, развернулся к нам спиной и на удивление резво для его слабых ног спустился по ступеням веранды и вдруг замер на месте, как истукан, прислушиваясь. Со стороны улицы Киршу донеслось громкое и короткое индейское улюлюканье, как известно, предвещающее скорое нападение краснокожих. Фюрер вытянул морщинистую черепашью шею в сторону забора, но боевой клич больше не раздавался. Стало быть, померещилось… И правда, откуда в Риге взяться индейцам?!

Здесь я сделаю отступление, чтобы подготовить читателя к следующему эпизоду и приведу малоизвестные сведения, почерпнутые мною, студентом-историком, из разных источников не по университетской программе, а из исследовательского интереса.

Как и большинство немцев и австрийцев, Адик Гитлер в детстве зачитывался приключенческими романами об индейцах, читая запоем Фенимора Купера и Майн Рида, однако кумиром Гитлера всю жизнь был Карл Май. Оказываясь в сложной ситуации, Гитлер на ночь листал его книги, будто Библию. Более того, по его распоряжению в 1943 году в Россию для поднятия духа солдат Вермахта отправили 300 тысяч экземпляров книги Карла Мая «Виннету». Фюрер был буквально одержим писателем и его героем, говорил о Виннету как о лучшем примере командира роты и образце благородства, порой прозрачно намекая и на свое сходство с отважным индейцем.

…И вот, не дождавшись повторного клича краснокожих, Гитлер обернулся к сопровождавшим его музыкантам и, театрально воздев руки к небесам, патетически воскликнул:

– Бог – свидетель, если б не избранный мною жертвенный путь фюрера немецкой нации, мои занятия живопи…

Гитлер не успел закончить высокопарной фразы, потому что рядом с ним со свистом наземь грохнулся мешок – от неожиданности он вздрогнул и, пошатнувшись, отпрянул в сторону, едва удержавшись от падения, благо его поддержал стоявший рядом рогатый викинг, то есть Катковский. К моему великому изумлению мешок оказался рюкзаком – и весьма знакомым – мой? или Шульца? От обуявшего меня ужаса все внутри содрогнулось, сжалось и похолодело, в ожидании, что вот-вот сейчас рванет, но… секунда проходила за секундой, а рюкзак все не взрывался, ну, и мы вместе с ним за компанию… Мне показалось, что он прилетел откуда-то сверху – чуть ли не с крыши свалился, я глянул вверх, но там – никого не увидел. Я, поначалу предположивший самое страшное, мало-помалу приходил в себя, поняв, что взрывчатки там нет.