Юрий Власов - Огненный крест. Бывшие

И все это на фоне страшной бедности и нищеты. Я возвращался домой и видел, как живут мои соседи…

Иосифа Виссарионовича Сталина видел только один раз. На даче у Василия в день его тридцатилетия. Собралось много гостей. Были там и Каганович, и Булганин, и Микоян, и Молотов. Вдруг все забегали, охрана, прислуга… В ворота въехала машина Сталина-отца. Он холодно поздравил сына, и все прошли в дом. Они были в натянутых отношениях. Нас, конечно, и близко туда не пустили.

Не могу забыть всего этого, поэтому и решил заговорить. Может, легче станет?»

Сталин этого не знал? Его «ленинское окружение» не знало? Да он же приезжал к сыну, как мы это видим из рассказа Брота, не на дачу, а в вотчину (и с работниками, и охраной, и еще Бог весть с какой обслугой). Это же он, великий Сталин, нашлепал сыну-юнцу генеральские погоны, поставил во главе всех военно-воздушных парадов в Тушине. Искренне был бы против — так достаточно было только сказать. Не сказал.

Сталин и все «ленинское окружение» жили, не касаясь народа, совершенно изолированно от него, вне его забот и страданий.

Они, вожди, и их продолжение до самых районных глубин такую жизнь считали естественной. Разложение началось с самых первых дней революции, когда они убивали кого хотели и сколько хотели, достаточно было произнести магическое слово «враг». Право на все жизни вокруг себя не могло не завершиться моральным падением, вырождением и страхом. Жили они за плотным строем гэбэшных спин, размноженных до таких количеств, дабы надежно их закрывать и защищать — всю неправду их существования.

Образцы мужества, скромности, морали!.. Вспомните одни лишь пьянства у самого Иосифа Виссарионовича. Его полусловцо или вздернутая бровь — и скатерть сразу ухватывала гурьба слуг, а в скатерти, дробясь, смешиваясь, — хрустальная посуда, яства, дорогие сервизы. И скатерть уносили этаким узлом, а на столы тут же стлались новые, хрустящие, и выставлялись опять сервизы, хрусталь, яства. Как тут не вспомнить Петра Первого, когда он с полу поднял серебряную (или золотую) нить из шитья парадного платья Екатерины и заговорил гневно: как можно Этим разбрасываться, ведь это месячное жалованье моего драгуна! Тут о подобных материях и не задумывались.

Вот и вся правда о той кощеевой лаборатории, ядовитой клещевине и прочих тайных средствах умерщвлений — чтобы на корню извести всякое прозрение, даже самую ничтожную угрозу их власти.

А все это проистекало из таких вот откровений Главного Октябрьского Вождя, не поленимся, еще раз глянем:

«Говорить правду — это мелкобуржуазный предрассудок. Ложь, напротив, часто оправдывается целью».

При такой постановке вопроса возможно уже было все, буквально все. И это все проросло в жизнь, превращая нас в людей-муравьев. Однако преданно стережем мавзолей, не сознавая, что этот человек повинен и в столь тяжком грехе, как опорочивание самой идеи социализма, о чем и писала Мария Спиридонова. Никто столько не сделал для подрыва идеи социализма. Правда, мы знаем теперь, что надо искать другой путь. Не поклоняться мощам, а искать путь достойный и чистый.

Весной 1953 г. я в звании старшего вице-сержанта (звание, принятое в Суворовских училищах) находился в выпускной роте Суворовского училища в Саратове. До свободы (выпуска) оставались считанные месяцы. Семь лет позади! О чем мы только не мечтали! И сколько разговоров: кто в какое училище будет добиваться назначения! Бог мой, какие города, сколько их! И мы после семи лет братства расстанемся. Мы уже тяготились алыми погонами — это свидетельство ненастоящего военного. Нам грезились погоны курсанта, а потом, за ними, и вовсе невозможное счастье — золото лейтенантских погон.

Нас воспитывали в святой и исступленной любви и преданности армии и армейской службе. Мы пришли в этот мир, чтобы защищать Родину, мы здесь для мужества и подвига. Сталин! Партия!

В то мартовское утро 1953 г. 1-я рота (это выпускники) возвращалась из бани, что криво прилепилась к дальнему скату Глебычева оврага. Ровно раз в неделю нас поднимали в пять, чтобы мы успевали строем пройти в баню, помыться, облачиться в чистое белье и строем вернуться к завтраку. Распорядок в училище выдерживался неукоснительно. Оттепель превратила снег в кашу. Синел рассвет, когда, покачиваясь, распахнулись высокие чугунные врата училища и мы вступили во двор — каждая его подробность до боли знакома и близка. Бросился в глаза свет: были непривычно освещены все этажи ротных помещений. Не успели мы пройти в само здание, как по колонне понеслось: «Сталин тяжело болен!! Передают информационный бюллетень о состоянии здоровья!! Сталин!!!»

О награждении члена Президиума и члена Реввоенсовета Юж-фронта тов. И. В. Сталина орденом «Красного Знамени».

Ноябрь 1919 г.

«В минуту смертельной опасности, когда окруженная со всех сторон тесным кольцом врагов Советская власть отражала удары неприятеля; в минуту, когда враги Рабоче-Крестьянской Революции в июле 1919 года подступали к Красному Питеру и уже овладели Красной Горкой, в этот тяжелый для Советской России час, назначенный Президиумом ВЦИК на боевой пост Иосиф Виссарионович Джугашвили (Сталин) своей энергией и неутомимой работой сумел сплотить дрогнувшие ряды Красной Армии.

Будучи сам в районе боевой линии, он под боевым огнем, личным примером воодушевлял ряды борющихся за Советскую Республику.

В ознаменование всех заслуг по обороне Петрограда, а также самоотверженной его дальнейшей работы на Южном фронте, Всероссийский Центральный Исполнительный Комитет постановил наградить И. В. Джугашвили (Сталина) орденом «Красного Знамени».

Это был первый орден, первое отличие будущего владыки России.

27 февраля Сталин смотрел «Лебединое озеро». В ложе Большого театра он, отгороженный от зала, наслаждается зрелищем в одиночестве.

28 февраля он принимал гостей: Берия, Маленков [148] Помощник Маленкова Дмитрий Николаевич Суханов рассказывал о своем высоком начальнике: при телефонных разговорах со Сталиным в своем кабинете тот всегда стоял, хотя вождь, разумеется, не мог его видеть. , Хрущев, Булганин. После смотрели кинофильм.

Первого марта (воскресенье) на дежурство по охране и обслуживанию «ближней» дачи Сталина вступили подполковник Старостин (старший наряда), подполковник Туков и майор Рыбин.

За гардеробом Сталина присматривала Матрена Бутусова — подшивала пуговки, гладила вещи…

Первого марта около шести вечера в Малом зале дачи зажегся свет, но вызова не последовало.

Погодя прибыла служебная почта. Ее подполковник Старостин обязан вручить. Твердым шагом он направился в дом к Сталину.

По воспоминаниям охраны, Сталин любил, чтобы шаг у офицеров был не лакейский, а твердый, четкий.