Юрий Власов - Огненный крест. Бывшие

На другой день его привезли к Хрущеву. Я присутствовал на этой встрече. Василий, войдя в кабинет, бухнулся ему в ноги и умолял выпустить на волю. Хрущев подошел к нему, поднял с пола, обнял и заплакал, приговаривая: «Вася, Васенька, мой дорогой, ведь я тебя еще в люльке качал». Затем сказал ему, что из тюрьмы он будет освобожден, но чтобы он, Василий, вел себя хорошо. Вскоре решением суда (это самое пресловутое «телефонное право». — Ю. В.) его освободили из тюрьмы.

Однако уже на второй день откуда-то появились дружки и организовали пир в честь освобождения. Опьянев, он сел за руль автомобиля и на огромной скорости сбил пешехода. Доложил об этом Хрущеву. Он страшно разгневался. Решено было положить Василия в больницу. А подлечив, отправили его в Казань, где он вновь впал в беспробудное пьянство, от которого вскоре и скончался».

О смерти Василия Иосифовича первой поведала его сестра в книге «Двадцать писем к другу».

«Срок окончился не полностью (Военная коллегия приговорила его к 8 годам тюремного заключения летом или осенью 1954 г. — Ю. В.); весной 1961 года его все-таки отпустили из лефортовской тюрьмы по состоянию здоровья. У него были больная печень, язва желудка и полное истощение всего организма — он всю жизнь ничего не ел, а только заливал свой желудок водкой…

Его отпустили снова, но уже на более жестких условиях… Ему разрешили жить, где он захочет, — только не в Москве (и не в Грузии…). Он выбрал почему-то Казань и уехал туда со случайной женщиной, медсестрой Машей, оказавшейся возле него в больнице…

В Казани ему дали однокомнатную квартиру, он получал пенсию, как генерал в отставке, но он был совершенно сломлен и физически и духовно. 19 марта 1962 года он умер, не приходя в сознание, после попойки с какими-то грузинами. Вскрытие обнаружило полнейшее разрушение организма алкоголем. Ему был лишь сорок один год».

Но у Сталина был и другой сын — Яков Иосифович (от первого брака). Он погиб героически, выдержав все мучения в гитлеровском застенке, — не стал предателем. Вечная ему память.

У российской интеллигенции постепенно обозначилось три подхода к преодолению кризиса.

Первый — обращение к Богу. Это — непротивленчество и уход во всепрощенчество, созерцательность, сострадание к ближнему и, как следствие, отрицание внешней жизни, то есть всей громады беды, которая все прочнее налезает на народ. Этот путь можно было бы поименовать созидательным, исповедуй народ, общество в равной степени хотя бы схожие принципы. Такая позиция уступает поле жизни власти тьмы и зла. «Розы против стали» тут оборачиваются сдачей поля жизни самому махровому злу.

Второй — это намерение покарать и одолеть зло. Попытка противостоять злу злом — так это определили бы все, кто исповедует веру в Творца. И верно, зло злом не исправишь, но и от зла спасения на земле нет. Зло нагло попирает жизнь. Это заставляет таких, как Варлаам Шаламов, утверждать (как итог всей жизни — революции, голода, арестов, лагерей, писательства), что весь опыт отечественной гуманистической литературы доказал: ее значение (как и культуры вообще) в борьбе со злом равно нулю. Шаламов и писал, и повторял: любой расстрел 1937 г. может быть повторен когда угодно.

Я добавлю: и никто не отзовется, разве поставят в какой-нибудь заметке (ежели такая еще проскочит) восклицательный знак (даже не два) при сообщении о расправе.

И Шаламов в свинцово-никелевой оболочке строк-пуль строит вывод: пером эту действительность не выскребешь и не изменишь. Мир волков, зло, тьму можно образумить только силой. Не за перо следует браться, а за оружие. И восклицает: клянусь до самой смерти мстить этим подлым сукам!

Подлые суки — это те, кто распял Россию после 1917 г., поправ все святое. Для Шаламова это большевизм, ВЧК-КГБ и неоглядная свора воспитанных ими нелюдей-волков.

И третий подход — это совершенное неверие в народ, физические и духовные силы которого, безусловно, подточены, если вообще не исчерпаны. У народа с такой горько-надрывной историей нет сил даже для борьбы во имя выживания, он уже неспособен созидать, бороться со злом, у него нет будущего, ему грозит утрата государственности — и интеллигенция отступает, уходит в эмиграцию. А народ тащится с сумой в неизвестность.

Остальная же интеллигенция пополняет оба враждующих стана общества.

Не уберегли Россию.

«Борьба, ожесточенная до звериной злобы».

Варлаам Тихонович в 70-е годы повторял: я никогда не забуду зла, причиненного ими России. Лицо его, измученно-худое, всегда бледное, окаменело в судороге страдания. О нем вспоминали зэки: огромный, худой, с замкнутыми устами. Огромный — ростом тянул за 190 см.

А «ими» — это партийная верхушка, с привязанностью к которой никак не расстанется изрядная часть нашего общества. С горящими глазами вспоминают: «Какие люди были!..» Это ленинизм и ВЧК-КГБ. Это волки внутри нашего народа. Всегда два народа в одном.

Я вынесу (вынес) все обиды и ни одной не спущу — Варлаам Тихонович был непримирим.

Неискаженный человек в искаженном мире обречен. Но существо его не смирялось с обреченностью. И тогда он чувствует в себе готовность силой противиться умерщвлению жизни, любимой им жизни (не «их» собачьей жизни, жизни полиграфов полиграфовичей шариковых и швондеров) и жизни миллионов других, ибо знает: «они» (захватчики власти в Кремле и на Лубянке и их множественная подпорка по всей стране) потешаются над всеми словами, им в забаву интеллигентские упражнения словом. Они всерьез принимают лишь пулемет, гранату, танк, расстрел. Только тогда в них просыпается человеческое, ибо страх заставляет их искать выход, защиту для себя и своих семей.

Неискаженный человек в искаженном мире…

Муки десятилетий каторги, гибель на его глазах тысяч и тысяч людей, совершенная нечувствительность и неподсудность палачей, узаконенное убийство невиновных подводят Шаламова к единственному для него выводу всей жизни: со злом такого характера, как в России, следует бороться не пером, а штыком и пулей, ибо в зло вовлечена и заметная часть народа.

А это — Гражданская война. Опыт жизни не дает для Шаламова иных решений, он в них не верит. Все другие решения оставляют власть хищникам и палачам. И штык, пуля — данный вывод для него, как приговор, который обжалованию не подлежит. Иначе зло, как монголо-татарское иго, зависнет на 100, 200, 300 лет… Жди, покуда образумятся могильные черви и согласятся на другую пищу. Нет, им, сколько будет земля, подавай трупы…

Варлаам Тихонович родился в 1907-м, скончался в 1982 г. Это 75 лет не жизни, а судороги, боли, стона и проклятий нелюдям. И крепнущая до твердости стали решимость отлить память о своем времени в жар и кровь строк. Пройти все, вытерпеть (и тогда, когда лечь, не дышать — радость), но сложить строка за строкой память ленинского постижения будущего, о котором сейчас глумливо говорят: это народ захотел.