Юрий Власов - Огненный крест. Бывшие

Слащев скверно подчинялся, глубоко презирая всякое тыловое начальство. Шесть лет кровавой бойни (а Слащев воевал с первого дня войны с немцами, то есть с осени 1914 г.) тоже наложили свою печать, кровь не имела для генерала значения. Гражданское население порол, вешал, расстреливал почем зря. В этом он не имел себе равных среди белых генералов…

Петр Николаевич следует за каждым днем борьбы — они все в памяти, будто это происходило вчера.

«Прибыл генерал Слащев. После нашего последнего свидания он еще более осунулся и обрюзг. Его фантастический костюм, громкий нервный смех и беспорядочный, отрывистый разговор производили тягостное впечатление (Слащев постоянно нюхал кокаин. — Ю. В.). Я выразил ему восхищение перед выполненной им трудной задачей по удержанию Крыма и высказал уверенность, что под защитой его войск я буду иметь возможность привести армию в порядок и наладить тыл. Затем я познакомил его с последними решениями военного совета. Генерал Слащев ответил, что с решением совета он полностью согласен, и просил верить, что его части выполнят свой долг. Он имел основание ожидать в ближайшие дни наступления противника. Я вкратце ознакомил его с намеченной операцией по овладению выходами из Крыма».

Поэт, певец и актер с общероссийской громкой славой Александр Николаевич Вертинский (1889–1957) сохранил нам облик мятежного генерала именно той поры [69] Вертинский А. Дорогой длинною… М., «Правда», 1991, с. 117–118, 128. В 1949 г. мне посчастливилось побывать на его концерте в Московском театре имени Ленинского комсомола. Пластика его жестов поразила даже меня, подростка, а песни, голос звучат в памяти и доныне. .

«Длинная, белая, смертельно белая маска с ярко-вишневым припухшим ртом, серо-зеленые мутные глаза…

Он был напудрен…

Высокие свечи в бутылках озаряли лицо Слащова (Вертинский пишет: Слащов. — Ю. В.) — страшную гипсовую маску с мутными глазами…» [69] Вертинский А. Дорогой длинною… М., «Правда», 1991, с. 117–118, 128. В 1949 г. мне посчастливилось побывать на его концерте в Московском театре имени Ленинского комсомола. Пластика его жестов поразила даже меня, подростка, а песни, голос звучат в памяти и доныне.

Слащев был высок, статен, с крупными руками, настойчивым прямым взглядом.

И, прощаясь со Слащевым на страницах своей книги воспоминаний, Вертинский прибавляет, как бы извиняясь:

«Я, конечно, не претендую на точность или значительность своих выводов, но мне кажется, что чувствовал я его все-таки верно. Слащов любил родину. И страдал за нее. По-своему, конечно».

В своих воспоминаниях, законченных 30 декабря 1923 г. на чужбине, Врангель называет Слащева генералом «талантливым и честолюбивым, беспокойным и своевластным».

«Хороший строевой офицер, генерал Слащев, имея сборные случайные войска, отлично справлялся со своей задачей. С горстью людей, среди общего развала, он отстоял Крым (не будь Слащева, не было б и врангелевского Крыма. — Ю. В.). Однако полная, вне всякого контроля самостоятельность, сознание безнаказанности окончательно вскружили ему голову. Неуравновешенный от природы, слабохарактерный, легко поддающийся самой низкопробной лести, плохо разбирающийся в людях, к тому же подверженный болезненному пристрастию к наркотикам и вину (будешь подвержен, коли купаешься в крови — не в штабе, а на передовой — целых шесть лет; шесть лет — окопы, пули, кровь, гибель товарищей, постоянный риск смерти, штыковые и сабельные атаки, ранения. — Ю. В.), он в атмосфере общего развала окончательно запутался. Не довольствуясь уже ролью строевого начальника, он стремился влиять на общую политическую работу, засыпал ставку всевозможными проектами и предположениями, настаивал на смене целого ряда других начальников, требовал привлечения к работе лиц, казавшихся ему выдающимися».

Петр Николаевич день за днем старается восстановить дисциплину в армии. Неизбежно возникает необходимость отстранить Слащева.

«…Я наметил зачислить генерала Слащева в свое распоряжение с сохранением содержания, что давало ему возможность спокойно заняться лечением. В заключение нашего разговора я передал генералу Слащеву приказ (№ 3505, от 6 августа 1920 г. — Ю. В.), в коем в воздаяние его заслуг по спасению Крыма ему присваивалось наименование «Крымский»; я знал, что это была его давнишняя мечта.

Слащев растрогался совершенно; захлебывающимся, прерываемым слезами голосом он благодарил меня. Без жалости нельзя было на него смотреть.

В тот же день генерал Слащев с женой был у моей жены с визитом. На следующий день мы поехали отдавать визит. Слащев жил в своем вагоне на вокзале. В вагоне царил невероятный беспорядок. Стол, уставленный бутылками и закусками, на диванах — разбросанная одежда, карты, оружие. Среди этого беспорядка Слащев — в фантастическом белом ментике, расшитом желтыми шнурами и отороченном мехом, окруженный всевозможными птицами. Тут были и журавль, и ворона, и ласточка, и скворец. Они прыгали по столу и диванам, вспархивали на плечи и на голову своего хозяина…

Я настоял на том, чтобы генерал Слащев дал осмотреть себя врачам. Последние определили сильнейшую форму неврастении, требующую самого серьезного лечения… он решил поселиться в Ялте».

Итак, впредь именовать генерала Слащевым Крымским.

Рушится оборона Крыма. Из степной его части приближаются лавы Второй Конной армии Миронова — прославленного красного командарма, расстрелянного 2 апреля 1921 г., вернее, застреленного в тюремной камере в Москве. Миронов смел выразить возмущение красным террором и истреблением казачества.

11 ноября 1920 г., когда кавалерийские полки Миронова уже обрушились на горный Крым и вот-вот скатятся на побережье, Врангель издает воззвание:

«Ввиду объявления эвакуации для желающих — офицеров, других служащих и их семей — правительство Юга России считает своим долгом предупредить всех о тех тяжких испытаниях, какие ожидают выезжающих из пределов России. Недостаток транспорта приведет к большой скученности на пароходах, причем неизбежно длительное пребывание на рейде и в море; кроме того, совершенно неизвестна дальнейшая судьба отъезжающих, так как ни одна из иностранных держав не дала своего согласия на принятие эвакуированных. Правительство Юга России не имеет никаких средств для оказания какой-либо помощи как в пути, так и в дальнейшем. Все это заставляет правительство советовать всем тем, кому не угрожает непосредственная опасность от насилий врага, оставаться в Крыму».

Непосредственная опасность не угрожала рядовым врангелевской армии — мобилизованным крестьянам южных губерний. Однако все они — десятки тысяч человек — были расстреляны партия за партией в горах, без свидетелей. Операцию по их уничтожению осуществляли Фрунзе и бывший глава венгерской революции Бела Кун.