Юрий Власов - Огненный крест. Бывшие

В Стамбуле Слащев вместе с женой и ребенком поселился в маленькой хибарке — без мебели и средств к существованию. Но это был лишь пролог злоключений.

Тут же, в ноябре 1920-го, Врангель организует офицерский суд чести над Слащевым — теперь, когда Яков Александрович лишен поддержки своих офицеров и юнкеров, это становится возможным. Он беззащитен.

Опальному генералу предъявляются два обвинения:

— «пособничество большевикам»; зверства, чинимые в занятых Добровольческой Армией землях, восстанавливали население против правительств Деникина и Врагеля и вели к появлению «банд зеленых» и партизан;

— самовольный расстрел полковника Протопопова (любимца Врангеля).

Офицерский суд чести постановил, что генерал Слащев не может быть более терпим «в рядах русской армии».

Слащева разжаловали в рядовые. Генерал Врангель проявил неприличную поспешность. В тот же день, 21 ноября 1920 г., он утвердил приговор господ старших офицеров.

Столько бешеной работы, мук, риска — и вдруг такой финал. За все — лишение чинов. Отныне он, Яков Александрович Слащев, изгой.

Это не могло не повлиять на настроение бывшего генерала. Он быстро приходит к отрицанию контрреволюции. Ничего удивительного в том, что он вступает и в переговоры с советским правительством. Ему обещают помилование. И осенью 1921 г. Яков Александрович прибывает на пароходе в Севастополь. Его тут же доставляют на железнодорожную станцию, в вагон Дзержинского.

Слащева действительно амнистируют, и он уже выступает по радио.

«Я, бывший генерал Слащев-Крымский, добровольно вернулся на родину, в советскую Россию. Я раскаялся в грехах и получил прощение от советского правительства. Мне предоставлено право продолжать военную службу, созданы хорошие материальные условия… Я призываю вас всех последовать моему примеру…»

Яков Александрович получает должность преподавателя тактики в Высшей тактической стрелковой школе РККА. Он издает книгу «Общая тактика», проявив себя крупным военным специалистом.

11 января 1929 г. на московскую квартиру к нему постучался некий молодой человек и спросил:

— Вы бывший генерал Слащев?

Получив утвердительный ответ, молодой человек выстрелил в Якова Александровича. Убийцу задержали. Он назвал себя Колен-бергером и заявил, что отомстил за своего брата, казненного по распоряжению Слащева в годы Гражданской войны.

Слащеву было сорок три.

Что молвить о геройском командарме Филиппе Кузьмиче Миронове?

Преданный революции казачий офицер сердцем принял горе народа. Это не могло ужиться со служением ленинской революции. Человек ничего не значил в сплетении формул, из которых следовала лишь одна солдатская подчиненность вождям.

В ноябре 1920-го мироновские конные лавы сметут в Крыму белые заслоны. Имя его выхлестнет на самый гребень народной славы. А через пять месяцев из его головы жарко брызнет кровь. Приказ революции: истребить командарма. Без суда, объяснений, дознания, простой беседы…

Кто бы ни исполнил смертный приговор — это была воля Ленина, без него человека такого размаха не посмел бы тронуть никто. Это Ленин согласно мотнул головой, а убийца шагнул за порог камеры и пустил пулю в голову геройского командарма.

Что убийца вышел из кабинета Мундыча, тоже вне сомнений. Такую новость, такой приказ никто не должен был знать — только самая высшая власть и убийца. А за убийства в красной Москве отвечал только Железный Феликс.

Вечером Мундыч накрутил телефон и доложил главному вождю:

— Решение относительно Миронова исполнено, товарищ Ленин.

А главный вождь сказал «спасибо» и еще раз напомнил о совершенной секретности дела. После, опустив ручку, дал отбой по линии. И ушел с головой в бумаги: вся Россия перед ним. И выедает глазами каждую строчку. И нет уже в памяти этого имени — Миронов. До него ли, лбами сошлись два мира, судьба миллионов на кончике его пера… Наставит лобастую голову и прикидывает резолюцию: ведь обманут, что бы ни написал — обманут!.. И трет виски: болит голова, нестерпимо болит, с каждой неделей всё нестерпимей…

Не ведает он, что уже половина мозга усыхает, сжимается в младенческий кулачок.

Без дисциплины и принуждения (не только из-за любви к Родине, но и страха ответственности и малодушия в том числе) нет и не может быть армии, а стало быть, и государственной самостоятельности.

Когда большевики захватывают власть, и следочка не остается от их разоблачений драконовских условий военной службы, придирок офицеров, смертной казни за трусость, непослушание и измену (а сколько же мордобоя в Советской Армии, гнусной «дедовщины», издевательств офицеров — где вы, обличители ужасов старого режима?).

«28 июля (1942 г. — Ю. В.) в разгар оборонительных боев, — пишет маршал Василевский в книге воспоминаний «Дело всей жизни», — был подписан и немедленно отправлен в войска приказ № 227 народного комиссара обороны И. В. Сталина. Приказ этот сразу же привлек внимание всего личного состава Вооруженных Сил… Приказ предлагал «железной рукой пресекать пропаганду о том, что мы можем и должны якобы отступать и дальше на восток…». Предписывалось также снимать командующих армиями, командиров корпусов и дивизий, допустивших самовольный отход войск. Те же меры предлагалось применять к командирам и комиссарам полков и батальонов за оставление воинами без приказа боевых позиций. Этим "приказом вводились штрафные батальоны…»

Вводились не только штрафные батальоны (служба в них уже была равна смерти), но и смертная казнь за ряд поступков, несовместимых с защитой Отечества. Словами Корнилова, «необходимо в качестве временной меры, исключительно вызываемой безвыходностью создавшегося положения, введение смертной казни и учреждение полевых судов на театре военных действий… необходимо противопоставить ужасу спереди, со стороны неприятеля, равный ужас сзади, со стороны сурового и беспощадного закона, карающего своею строгостью тех, кто уклоняется от исполнения долга…»

Но в отличие от подло-старого времени смертная казнь для большевиков, утвердившихся у власти, явилась уже не временной мерой, а постоянно действующей, без которой явно расшатывается все колюче-бетонное здание социалистического Отечества.

Приказ № 227 явился не первым приказом такого рода, однако этот сосредоточил карающую силу всех предшествующих.

Но ведь тогда, в 1914, и 1917, и 1941, и 1942 гг., за спиной находилась Россия — и надвигался на нее все тот же немец — огнем и мечом…

Ленинская антивоенная пропаганда привела к развалу фронта. Существование России было поставлено под угрозу. И спасла ее от кабалы Брестского мира не мировая революция, на которую делал свою ученую ставку Ленин, заключая договор с кайзеровской Германией, а победа бывших союзников России по мировой войне — и ничто другое. В противном случае сидеть бы немцам на шее русского и других народов.