Алексей Иванов - Тени тевтонов

Вражеские аэропланы всё же отыскали «Кёнигсберг». В устье Руфиджи британцы вывели два монитора — две плавучие батареи. Мангры задрожали от канонады. Крейсер и мониторы долбили друг друга с расстояния пять миль. Стрекочущие самолётики корректировали огонь англичан. «Кёнигсберг» почти потопил один из мониторов, но меткий выстрел другой батареи взорвал артиллерийский погреб в корме крейсера. Обливаясь кровью, капитан Макс фон Лооф приказал переправить на берег орудия своего корабля и открыть кингстоны. Непобеждённый «Кёнигсберг» погрузился в тёплые, мутные воды Руфиджи. Так погибла первая любовь Грегора Людерса.

Людерс рассказывал об этом фон Дитцу и словно молодел. Простонародная, рыбацкая краснота его лица казалась тропическим загаром.

Моряки «Кёнигсберга» двинулись в Дар-эс-Салам, столицу колонии. По латеритовым тропам они тянули повозки с орудиями крейсера. И ещё долгих четыре года моряки вместе с войсками колонии дрались в африканском буше, обороняя городишки и железную дорогу от англичан и португальцев.

— Там, в дебрях Танзании, господин фон Дитц, я понял одну простую вещь, — признался Людерс. — Я понял, что тевтонский дух непобедим!

После войны бывший матрос обосновался в Пиллау. Он поступил на службу лоцманом: водил суда через пролив Зеетиф и дальше по Морскому каналу в Кёнигсберг. Так он вернулся хотя бы к имени своей первой любви.

Фон Дитц восхищался романтиками вроде Людерса.

— Полагаю, вы как фронтовик вступили в общество «Стальной шлем»?

— И в «Чёрный рейхсвер», нашу тайную армию, тоже. Но ждать пришлось слишком долго. Когда фюрер возглавил Германию, я был уже стар для флота.

Фон Дитц с сожалением покачал головой. Очень жаль будет стрелять в этого старика, если капитан сухогруза «Сведенборг» не возьмёт его на борт. Однако оставлять такого свидетеля нельзя. Или вместе, или в море. Фон Дитц решил: если придётся убивать Людерса, он убьёт его пулей в затылок. Пусть старый лоцман ничего не заподозрит и умрёт со своей наивной верой.

Они сидели в подземном доке на бетонном пирсе и обедали: ветчина из банки, консервированный хлеб, баден-баденская минеральная вода. Большой и низкий зал вполнакала освещали плафоны в сетчатых намордниках. На пирс выходили открытые порталы технических помещений комплекса — отсеков с дизель-генераторами, электромоторами, компрессорами и аккумуляторами. На пульте диспетчерского поста горели огни. Поперёк потолка вытянулась ферма мостового крана. К дальней стене крепились две тяговые лебёдки. В бетон пирса были вмурованы рельсы узкоколейки, уходящей в тёмную потерну. Постукивал дизель, шумели вентиляторы, пахло соляркой. У пирса застыла субмарина с заострённым носом и характерным козырьком на рубке — «морская собака». На неё были заведены кабели и шланги, поднятая крышка люка с плексигласовым колпаком торчала на ребре. Считалось, что «морская собака» — сверхмалая подводная лодка, хотя по размерам она почти не уступала кашалоту или горбатому киту.

Док и многие другие сооружения объекта «HAST» укрывались в недрах горы Швальбенберг. С Морской гаванью Пиллау док соединялся длинным тоннелем, проложенным ниже уровня моря и всегда заполненным водой. Вход в тоннель могли обнаружить только водолазы, а лодки проходили в док из гавани в погружённом состоянии — на перископной глубине. Этот сложный инженерный комплекс был возведён перед войной с Россией. На болотистом пустыре возле горы Швальбенберг планировали построить аэродром, однако дренаж оказался слишком затратным. Аэродром перенесли к посёлку Нойтиф на косу Фрише Нерунг, а котлованы и огромные каналы у Швальбенберга переоборудовали под новую задачу — для секретной стоянки малых субмарин.

Бетонные стены потерны осветились, и вскоре на пирс вышел Эрих Кох с ручным фонариком. Фон Дитц усмехнулся про себя: хозяин явно выспался и сейчас уже не так похож на фюрера, как утром — после ночи с коньяком.

— Не вставайте, господа, — разрешил Кох. — Что скажете, Людерс?

Людерс всё равно встал.

— Я осмотрел вашу лодку, господин гауляйтер, — сказал он. — Она в полном порядке. Мне всё понятно с ней, но я буду не лучшим водителем…

— Почему? — нахмурился Кох.

— В диверсионной школе ходовые испытания мы сдавали на двухместных субмаринах. А у вас шестиместная.

— Да, это спецпроект, — с достоинством согласился Кох.

— Суда малого водоизмещения всегда чутки к положению по миделю и к работе рулей глубины. Дифферент изменяется даже от наклона тел экипажа. Я не имею навыков тонкого управления, поэтому буду вести судно грубо… В общем, наверняка начну бить лодку о дно или сталкиваться с препятствиями.

— Но ведь мы не развалимся на куски?

— Всё зависит от силы удара, а сила зависит от скорости.

— Мы не станем набирать в гавани все шесть узлов, — успокоил фон Дитц.

Людерс внимательно смотрел на Коха и видел, что тот обеспокоен.

— Господин гауляйтер, я могу охарактеризовать наш маршрут как лоцман. Самый опасный отрезок пути — по гавани. Я знаю фарватер, но мы можем въехать в какое-нибудь затонувшее судно. Второй отрезок — пролив. Здесь нас могут засечь, потому что русские, как я думаю, в проливе ещё не выключают сонары. Третий отрезок, самый длинный, — путь по морю до точки рандеву со шведским судном. На этом отрезке мы в относительной безопасности.

— Что ж, я надеюсь на вас, Людерс, — недовольно ответил Кох.

Людерс смущённо замялся:

— Могу я обратиться к вам с просьбой, господин гауляйтер?

— О чём? — сразу спросил фон Дитц. Он всегда был начеку.

— Я знаю, что мы не вернёмся в Пиллау или в Кёнигсберг… Но Пруссия всегда останется в наших сердцах… Прошу вас, господин гауляйтер, возьмите с собой тот старинный меч — святыню Тевтонского ордена.

Кох глянул на фон Дитца. Тот едва заметно улыбнулся, точно извинялся за старика: бывают люди, которые до старости — дети. Верят в рок, в древние заветы, в заколдованные короны и рыцарские мечи… В тысячелетний рейх.

— Хорошо, я возьму его, — сердито пообещал Кох. — Где он?

— В складских отсеках за кантиной, — сразу сказал Людерс. — Я принесу вам его. Этот меч обязательно должен быть именно у вас, господин гауляйтер!

— Почему? — удивился Кох.

— Потому что вы — магистр!

Лапчатый крест на гербе Ордена означал трубы Иисуса Навина, от рёва которых рухнули стены Иерихона. Герб тевтонцев хранил память о великих победах в Святой Земле, о королях и рыцарях Палестины. Так неужели слава крестоносцев окажется низвергнута жалкими торгашами из Данцига?!

Людвиг фон Эрлихсхаузен, тридцать первый магистр Немецкого ордена Девы Марии, после мессы шагал по мосту в Средний замок и размышлял о судьбах своего братства. Магистр держался прямо и выглядел надменно, но братья чувствовали его безмолвное ожесточение и уступали ему дорогу.