Алексей Иванов - Тени тевтонов

— Было и другое, — продолжил Рето. — Король Ягайло узнал, что в полдень в Рефектории фон Плауэн собирает новый капитул. А своды там зиждутся на единственной колонне. Если сломать её, своды обвалятся и похоронят всех. У Ягайло была наша пушка «Бешеная Грета». Поляки нацелили её и в полдень пальнули. Но в небе пронёсся ангел и ударил крылом по летящему ядру: оно промахнулось мимо колонны и попало в стену. Потом я покажу тебе это ядро, мой друг. Его оставили в стене для напоминания о Божьем заступничестве.

Рето и сам разволновался от своего рассказа. Надо неустанно благодарить Господа, потому что в милости Своей Он ввёл его в братство избранных!

Ротмистр в простодушном изумлении покачал головой.

— А были настоящие большие штурмы? — осторожно спросил Сигельд.

Рето задумался, глядя Сигельду в глаза. Самый яростный штурм случился под конец осады. Поляки и литвины взломали все линии обороны, вышибли ворота и захватили обе воротные башни — Резную и Войтовскую. Ещё немного, и они прорвались бы во двор Нижнего замка. А там — мастерские, в которых можно соорудить стенобитные орудия. И тогда фон Плауэн пустил в ход заклятое оружие Тевтонского ордена. Оно отбросило врагов. Мариенбург был спасён. Однако потом фон Плауэн жестоко заплатил за дерзкое самоуправство. Тайна Ордена должна оставаться тайной, как завещали старые магистры. И рыцари покарали фон Плауэна: остаток жизни он провёл в тюрьме и ссылке.

Но ватиканскому грамматику знать об этом пока не следует.

— Да, штурм был, — сказал Рето. — Братья отразили его. И враги ушли.

У капитана Олдриха Червонки чужая смерть давно не вызывала интереса. Смертей он навидался досыта. Когда табориты вздёргивали кого-нибудь перед воротами Среднего замка, Червонка глядел в другую сторону — на укрепления тевтонцев. Наверняка мизгири смотрят на казнь из бойниц. Это хорошо. Пусть любуются. Пусть опасаются наёмников и побыстрее исполняют обещанное.

Штепаньк, походный пешек, сообщил Червонке, что нынче вешают девку из города. Девка была служанкой; братья-табориты хотели побаловаться с ней в амбаре, но девка дралась, как волчица: Игнацу из Тахова свернула шею, а Томашу Хроме выцарапала левый глаз. Ротмистр приказал покарать ведьму.

В толпе вокруг виселицы слышались дикие вопли, ругательства и хохот — дружный и одобрительный. Похоже, девка по-прежнему сопротивлялась и не лезла в петлю. Это явно нравилось зрителям, но казнь могла превратиться в посмешище. Расталкивая своих гогочущих вояк, раздосадованный Червонка двинулся к виселице. Спутанная борода его и рыжие кудри злобно клубились.

Беловолосая девка билась в руках стражников, лягалась и вырывалась. Чепец она потеряла, бедняцкое серое платье превратилось в драные лохмотья.

— Отпустите, псы!.. — бешено кричала она. — Будьте прокляты!.. Вчетвером хотели, да?! Поодиночке только на козу лезете!.. Горите в аду!

— Славно хлещет! — сказал кто-то Червонке.

— Хряки дрисливые!.. — Глаза у девки горели. — Проказа вам на рыло!

— Коломан, брось её! — распорядился Червонка.

Девка шлёпнулась в пыль. Она увидела грозного капитана таборитов, но не боялась уже никого. Из прорехи в её лифе дерзко торчала налитая грудь.

— Нет у тебя славного мечника, рыжий!.. — швырнула девка прямо в лицо Червонке. — Никто меня не взял! Ты мне денег должен!

— С чего это? — искренне удивился Червонка.

— Я твоего недоноска убила! За тебя войско почистила!..

Эта непокорная, растрёпанная, истерзанная холопка духом была сильна, точно зубр из литовской дикры. И Червонка понял, что девка ему нравится.

— Посадите её на цепь в Лихновскую башню, — распорядился он.

Казнь не удалась, да и плевать. Зато будет чем заняться вечером.

Лагерь таборитов расползся по всему обширному двору Нижнего замка, палатки обоза выстроились вдоль стен на затоптанных огородах. В литейнях дымили горны, звенели о наковальни кузнечные молоты, лошади вращали колёса, от которых ремни тянулись к мельнице, где обсекали каменные ядра. Бомбарды у кирхи Святого Лаврентия без спешки стреляли в небо. Изредка во двор падали ядра поляков и взметали тучи пыли. Черепичные крыши амбаров зияли чёрными пробоинами. Ежедневно кто-нибудь погибал, но таборитам это не мешало. Дровосеки пилили дрова, кашевары возились у огромных котлов, парни помоложе упражнялись в поединках тупыми дюзаками, на верёвках сушилось бельё, из ворот кирпичного Карвана — арсенала и каретного сарая — торчали дощатые рыла боевых возов, проехавших через пол-Европы.

На боевых возах прошла вся жизнь Рыжего Олдриха — Ульриха Червонки. Он был мальчишкой, когда Богемию вздыбили гуситские войны, и сейчас уже не помнил, за что сражались все эти чашники, блаженные адамиты, оребиты, называющие себя сиротами, безземельные земаны, неистовые пикарты, пфальцграфы, короли и сам Сигизмунд, император Священной Римской империи. Олдрих усвоил другое: ему нужны не паны и епископы, а шестопёр, чтобы пробивать латы, и багор, чтобы стаскивать рыцарей с лошадей.

С проповедью Яна Гуса и с барабаном, обтянутым кожей Яна Жижки, колёсный флот таборитов катался по Моравии, Силезии, Саксонии, Венгрии и Польше. Потом все вожди пали в боях, а уцелевшие табориты, отвыкшие от мирной жизни, поехали по миру искать себе воинской удачи. Им уже не было дела до избавления Чехии. Европа кипела усобицами, и табориты всегда имели работу. Они желали золота и платили за него кровью, в основном чужой, потому что Ян Жижка придумал непобедимый способ сражения: боевые возы. Червонка возглавил собственный отряд. Говорили, что его головорезы страшнее янычар. Так оно и было. Враги не врали, а врагами были все.

Мысли о беловолосой девке целый день вертелись у Червонки в голове. Загрести бы девку под себя… Вечером Червонка явился к Лихновской башне, и брат Габа, стоявший на карауле, открыл низкую окованную дверь в подвал.

Девка сидела в заклёпанном железном ошейнике на длинной цепи.

— Как зовут? — Червонка стащил через голову кожаный короб доспеха.

— Сигельда. — Девка понимала, зачем пришёл капитан таборитов. — Я ждала тебя, рыжий. Хочу быть твоей пленницей. Не снимай меня с привязи.

— Я и не собирался, — хмыкнул Червонка.

И брат Габа у двери слушал яростный лязг железа, дикие, будто на пытке, женские вопли и утробное мужское рычание. Девка орала так долго, что Габа забеспокоился о командире. Когда всё утихло, он заглянул в подвал: жив ли Червонка? Мокрый и нагой, тот лежал на земляном полу, а девка пристроилась рядом, перебирая кольца его бороды. Габа осторожно закрыл дверь обратно.

— Возьми меня с собой в поход, великан, — тихо попросила Сигельда.

Своих наложниц Червонка обычно отдавал войску. Но с этой дьяволицей спешить не стоит. Червонка давно не ощущал себя таким молодым и сильным.