Алексей Иванов - Тени тевтонов

Фон Эрлихсхаузен снисходительно усмехнулся. Хубберт ищет дьявола, ибо ему нужна причина всех бедствий, но рассудок его ослаб. Удивлял не выбор Хубберта, а то, что полузрячий старик вообще заметил новое лицо.

— Чем тебе грамматик не угодил?

— Я уже видел его! Это он убил Юнгингена под Танненбергом!

Магистр поморщился. В голове старого рыцаря всё перепуталось: две разных осады смешались в одну, и отгремевшая битва длится бесконечно.

— Ты ещё сразишься, мой друг, — сказал магистр, чтобы старик замолчал.

Во время трапезы все хранили молчание, как полагалось по Статутам, и звучал голос брата Дидерика, читающего балладу о доблестном Гюнтере фон Арнштайне, этом тевтонском Роланде, что сражался с язычниками-литвинами. Своды Большой трапезной держались на трёх тонких колоннах, расцветавших поверху веерами нервюр, и грозная латынь словно рушилась с неба. Стихи о герое сто лет назад сложил магистр Лютер Брауншвейгский. Юный армариус Рето поглядывал на другой конец длинного стола, где сидел брат Сигельд. Рето надеялся, что старая баллада растрогает Сигельда, как и его самого, до слёз горечи и гордости. Но сквозь окна, разбитые обстрелом, донёсся звон колокола, означающий конец прандиума — обеда братии.

Библиотекарь Ордена, Рето, подбирал Сигельду хроники, а тот записывал экстракты. Рето просил святую Варвару: пусть планида тевтонцев увлечёт итальянца и он полюбит Терру Мариану — землю Девы Марии. Красота этих лесов и протяжного взморья была упоённой и зыбкой, словно отражение в воде. А суровые орденсбурги словно скрепляли её своей укоренённостью.

Рыцари расходились во все стороны от трапезной. Двор Среднего замка заливало полуденное солнце. Рето вертел головой, разыскивая Сигельда. У капеллы Святого Варфоломея комтур Корбин с мастерами закладывал ядра в лоток камнемёта-штейнбюкса. Престарелые братья из фирмария косили траву на лужайках между мощёных дорожек: порядок надо блюсти и при осаде. Травяные волны стелились под косами, но где-то всё равно трещали цикады.

Вчера Сигельд взял листы магистра фон Юнгингена, который незадолго до своей гибели в битве при Танненберге распорядился изложить историю орденского крестового похода на языческую Жмудь. Рето не терпелось узнать у Сигельда о его впечатлениях. Он нашёл гостя возле лаватория — уличного умывальника. Засучив рукава, итальянец над каменной лоханью смачивал водой свои длинные и мягкие волосы. Рето поневоле залюбовался им.

— Судьба вашего Ордена опалила моё сердце, — признался Сигельд.

— Спрашивай, мой брат! — воскликнул Рето в горячей отзывчивости.

— Как вы отстояли свой замок после поражения под Танненбергом?

От благодарности за вопрос глаза Рето увлажнились.

— Это прекрасная история! Пойдём, я покажу тебе то, что следует увидеть!

Он схватил Сигельда за рукав и потянул за собой. Застенчиво улыбаясь, итальянец подчинился. Рето устремился к воротной башне Среднего замка.

— После той битвы Мариенбург остался без защиты. Здесь не набралось бы и сотни воинов. Но замок спас благородный комтур Генрих фон Плауэн!

Рето рассказывал на ходу и словно бы сам наблюдал, как по опустевшему огромному замку мечутся брошенные слуги. В чудовищной битве полегли почти всё войско и весь Генеральный капитул во главе с магистром. На замок надвигалась орда поляков и литвинов. Горожане Мариенбурга бежали в леса. Однако фон Плауэн не сомневался, что возродит грозный Орден из пепла.

Никто не давал ему право командовать — он присвоил это право, будто поднял упавшее знамя. В Мариенбурге фон Плауэн принял тех, кто уцелел в побоище: измученных рыцарей с проломленными щитами, сариантов в мятых латах и кнехтов в рассечённых кольчугах. Фон Плауэн приказал сжечь город и насыпать новый вал между Мельничным ручьём и передовой стеной. Враги, идущие к Мариенбургу, издали увидели над лесами тёмный столб дыма…

Брат Йорген, чей отряд охранял ворота Среднего замка, пропустил Рето и Сигельда без вопросов. Грамматики прошли сквозь всю фортификацию ворот и очутились во дворе Нижнего замка. Здесь хозяйничали табориты: пили пиво у костров, упражнялись в бое на своих коротких мечах, ругались и хохотали.

Рето заметил, что Сигельду не по себе. Конечно, утончённый ватиканский каллиграф побаивается злых мужланов. Ему вообще страшно в осаждённой крепости, по которой палят из пушек. Поэтому он и выспрашивает о Генрихе фон Плауэне, пытаясь через прошлое понять, выстоит ли замок в будущем.

Резная и Войтовская башни смыкались плечом к плечу. Между ними втиснулись ворота, заложенные огромными засовами. Дорога перед воротами уже заросла чертополохом, среди бревенчатых рогаток сидели табориты и от скуки играли в кости. По узким лестницам Рето и Сигельд поднялись наверх, на главный ярус, освещённый через бойницы солнцем. Здесь раскорячились два больших арбалета на станинах и дежурили подвыпившие стражники.

— Чего надо? — по-немецки спросил ротмистр. — Убирайтесь!

Великий магистр Винрих фон Книпроде столетие назад сказал великие слова: «Нечистая вера — не вера, нечистая кровь — не кровь». Магистр говорил о Крестовом походе на литвинов, которые выдавали себя за христиан и потому требовали от Папы запретить поход. А табориты были еретиками, вера их тоже была нечистой, как у литвинов, значит, и кровь не считалась людской. И эта воинская скотина должна была знать своё место.

— Ты здесь не хозяин, — осадил наёмника Рето.

Сверху открывался вид на укрепления перед замком — вал фон Плауэна, линии кирпичных стен с бастеями и глубокими рвами, барбакан с подъёмным мостом. За ручьём, что блестел на солнце, скучились дома города.

С валом фон Плауэна было связано страшное предание о Конях Комтура. Будто бы фон Плауэн, спасая твердыню Ордена, воззвал к демонам, и с тех пор в ночь перед Рождеством в лунном свете можно увидеть, как из Скорлупной башни вылетают безглавые рыцарские кони, убитые под Танненбергом, беззвучно мчатся по дну рва и с разбега исчезают в Лихновской башне.

Рето подтолкнул оробевшего Сигельда к другой бойнице, боковой.

— За нас всегда силы Небесные, мой друг. В ту осаду поляки решили выстрелить из пушки по статуе Девы Марии на соборе. Сокрушится статуя — сокрушится и дух защитников замка. Но пушку разорвало, а пушкари ослепли.

Гигантская Дева с Младенцем, покрытая разноцветной флорентийской мозаикой, стояла в нише с внешней стороны пресвитерия. Грубо упрощённые черты этого могучего изваяния словно всплыли из праотеческой древности, когда в диких пущах легендарные тевтоны сражались с турами и драконами.

— Они и правда ни разу не стреляли по Деве, — подтвердил таборитский ротмистр. Он тоже слушал Рето. — Видно, с тех пор боятся, собаки.