Алексей Иванов - Тени тевтонов

Демона с его непокорной ношей потянуло в сторону собора, где в арке на выпуклости пресвитерия стояла огромная статуя Девы Марии. Библейские очи Девы зажглись багровым и гневным огнём. Двойная молния полыхнула в инфернальной тьме и хлестнула по демону, словно кнутом по бешеной собаке. В беззвучии зимних небес раздался треск и взвился вопль; запорхали тлеющие перья. Обожжённый демон метнулся куда-то назад и от боли разжал когти.

Старый рыцарь полетел сначала вверх, а потом вниз и плашмя упал на кровлю оборонной стены. Уже мёртвый, он съехал по скату и как тряпичная кукла свалился в снег перед усыпальницей магистров Тевтонского ордена.

Клиховский прекрасно знал историю Тринадцатилетней войны, когда прусские города во главе с Данцигом восстали против Тевтонского ордена. Знал, как табориты осадили замок Мальборка. Но дядя Леось, доктор Леон Козловский, рассказал совсем другой сюжет — о рыцаре Хубберте и армариусе Рето. Сюжет о шляхтиче Каетане, который сговорился с дьяволом и поднял из могилы суккуба. Здесь, в кафе под Журавом, Винцент впервые услышал о библейском мече. Отец не открыл тайну рода никому из трёх своих сыновей.

— Он просто не верил, — пояснил дядя Леось. — А тебе надо верить, Вицек.

С Теодором Клиховским, отцом Винцента, дядя Леось дружил с далёких двадцатых годов. Оба они, Леось и Теось, при Львовском университете занимались археологией энеолита. На раскопках древних поселений Покутья, сидя ночью у костра на берегу Черемоша, Теось рассказал другу предание о проклятии рода Клиховских. Рассказал как забаву, как шутку.

Мальчишек Теодора Леон водил на рыбалку и в кино. Отцовскую стезю выбрал только Вицек, младший сын. Его увлекла история Тевтонского ордена, и дядя Леось помог Вицеку получить место научного сотрудника при Высшей политехнической школе Данцига. В Политехнике Вольного города работали лучшие специалисты по изучению Ордена. Ректор Политехники прислушался к рекомендациям профессора Козловского — премьер-министра Польши.

Винцент полюбил этот город — то ли польский, то ли немецкий. Узкие улицы с цветными фасадами старинных домов: лепнина и завитушки барокко, окна в затейливых переплётах и фигурные фронтоны, скульптура и каменные крылечки. Острые шпили костёлов. Мрачные тевтонские башни. Кованые решётки с тритонами. Набережные каналов и Мотлавы, дребезжащие трамваи, кафетерии, модные пассажи, гудки пароходов и древний звон колоколов.

Здесь Винцент женился на Марии, своей студентке, — на Марутке, на Мышке, на Рысе. В тридцать седьмом у них родился Берчик, Альберт, через два года — Людвичек. Винцент не обращал внимания на шествия нацистов — коричневых штурмовиков и чёрных эсэсовцев, не придавал значения призывам гауляйтера Форстера: «В объятия рейха!», посмеивался над митингами на Майском лугу. Он исхитрился не заметить, как нацисты сожгли синагогу на Михаэлисвег, как покорно опустели витрины многих лавок и магазинчиков, перечёркнутые готическими надписями: «Еврейская свинья».

Утром 1 сентября 1939 года Данциг проснулся от канонады. Германский броненосец «Шлезвиг-Гольштейн», навестивший город с визитом дружбы, из орудий главного калибра громил «Вестерплатте», польскую военно-морскую базу. Гарнизон занял оборону, но не мог одолеть огромного стального дракона, что вторгся в Вольную гавань. А в самом городе доморощенные эсэсовцы с пулемётами и броневиками осадили польскую почту на площади Гевелиуса. Почтальоны, операционисты, кассиры и курьеры отстреливались, укрываясь за баррикадами из посылок и мешков с письмами. Началась Вторая мировая.

Немцы перешли в наступление по всей границе, ударили Польше в спину танками из Мариенбурга. Красная Россия выждала немного и тоже ринулась в Польшу. Большевики и нацисты встретились на линии Керзона. За месяц они разорвали Польшу пополам и уничтожили Польское государство.

— Я навёл справки о судьбах Алека, Теося и Стефы, — сказал Винценту Козловский. — Прими мои соболезнования, Вицек.

Александер, старший брат Винцента, служил в кавалерийской бригаде армии «Лодзь». Сколько Винцент помнил Алека, тот всегда мечтал о ратной славе гусар. В первый же день войны в полях под городом Клобуцк польская кавалерия контратаковала немцев. Немцы ещё не видели такого: на их танки под гордую песню боевого горна неслись всадники с саблями и карабинами. Танки попятились. Но Александер остался лежать в истоптанной пшенице.

Профессор Теодор Клиховский с женой Стефанией жил во Львове и потому оказался на территории советской Украины. Немцы вошли во Львов 30 июня 1941 года. Триумф рейха начался с евреев, повешенных на фонарях, затем айнзацкоманды принялись вылавливать профессоров. Их привозили в парки, некоторых — вместе с семьями, и там пули разбивали польские головы, набитые бесполезным хламом: законами медицины, математики, физики и филологии. 5 июля 1941 года на Вулецких холмах в кусты шиповника упали супруги Клиховские, историки. Они умерли, так и не узнав о гибели сыновей — Александера и Хенрика. О всех смертях узнал только Винцент.

А дядя Леось, старый друг Теодора и Стефании, переметнулся к немцам. Он считал, что это правильно, и сейчас предлагал Винценту поступить так же.

Из Политехники Винцента выгнали в октябре тридцать девятого. Он же был поляком — недочеловеком, «унтерменшем». Не помогло даже то, что он занимался Тевтонским орденом. Из хорошей квартиры возле Дворца кино семья Винцента переехала в полуподвал, в бедные кварталы у судоверфей. Винцент устроился работать такелажником на слипе, а по вечерам вёл занятия в нелегальной польской школе: преподавал историю и язык. Мария сидела со своими и соседскими детьми, ей за это немного приплачивали. В 1941 году у Клиховских родился третий сын — Цезариуш, Чарусь. Семья еле сводила концы с концами. Но стойкая Мышка ни на что не жаловалась.

Когда за Винцентом явились агенты, он решил, что это арест. Однако в отделе СД его встретил дядя Леось. Оказывается, он уже заказал столик в кафе.

В Старом городе Клиховский не бывал года два — полякам сюда соваться не стоило. А в кафе он не входил с начала войны, то есть почти четыре года: полякам запрещалось посещать кафе, рестораны, музеи, библиотеки, театры и кино. На Рыбацкой набережной, как прежде, стояли столики под полотняными навесами, скользили официанты, и оркестрик играл вечную «Лили Марлен»: «Пускай убит я где-то в неведомой дали. / Сбегу я с того света, к тебе, моя Лили. / Ты только позови меня, моя Лили Марлен…» По Мотлаве проплывали прогулочные теплоходики.

Пахло речной водой, гниющей древесиной, дымом и жареной сельдью. Клиховский присел так, чтобы видеть Журав — древнее и доброе чудище славной эпохи Ордена и Ганзы. Две круглые кирпичные башни в колпаках из красной черепицы сжимали чёрный дощатый зоб и бревенчатый клюв, нависший над променадом: это был допотопный подъёмный кран.