Алексей Иванов - Тени тевтонов

Дядя Леось остался всё таким же интеллигентным и грустно-ироничным. Он поправил круглые металлические очки:

— Всё невесело, Вицек. Наверное, ты уже знаешь о Хенрике. Посмотри.

Козловский положил на столик раскрытую брошюру со свастикой. Одна строка была подчёркнута пером. Не читая, Винцент понял, что там написано: «Хенрик Клиховский, поручик» — и данные воинской части Хенрика.

Хенрик, средний сын в семье Клиховских, вслед за братом Александером тоже пошёл в армию. В сентябре 1939 года, когда Россия напала на Польшу, польские войска, стоявшие восточнее линии Керзона, подчинились приказу и без боя сдались русским. Через Красный Крест осенью и зимой Хенрик прислал несколько писем: сообщил, что находится в лагере военнопленных. С весны 1940 года писем больше не было. Отец и мать продолжали верить, что Хенрик жив, а Винцент почувствовал, что случилось самое страшное.

Весной 1943 года немецкая полиция обнаружила в Катынском лесу под Смоленском огромные братские могилы. В могилах лежали тысячи польских офицеров. Большевики бестрепетно расстреляли их, чтобы не осложнять свои отношения с нацистами. Одним из немногих опознанных оказался майор — сослуживец Хенрика: Хенрик упоминал о нём в письмах. Про Катынскую бойню немцы сообщали в газетах и по радио, чтобы поляки не вступали в партизанскую Гвардию Людову. В брошюре, которую принёс Козловский, были опубликованы результаты немецкого расследования.

— Это геббельсовская пропаганда, — угрюмо сказал Винцент.

— Тут Геббельс не лжёт, — возразил дядя Леось. — Ему незачем, Вицек.

На другом берегу реки вплотную друг к другу громоздились гигантские фахверковые склады — шпайхеры. Их старинные белёные стены, расчерченные балками на квадраты и диагонали, закатное солнце окрасило в багряный цвет.

— Зачем вы разыскали меня?

Козловский наклонил голову и поверх очков посмотрел Винценту в глаза:

— Твой отец не поверил, Вицек, а ты поверь, что пятьсот лет назад твой предок дал обещание дьяволу. Доказательство тому — гибель твоих братьев. Ты должен вернуть Лигуэт. Если ты не сделаешь это, два твоих сына погибнут, а третий, как и ты, останется в одиночестве, чтобы вернуть долг вместо тебя.

— А вам-то что? — спросил Винцент. — Вы же всех предали, дядя Леось.

Склонный к театральности и драматизму, фюрер называл свою ставку «Волчьим логовом», но в оперативных документах она значилась как «объект „Озеро”». Гауляйтер Кох считал большой удачей, что ставка находится в его владениях. Она укрывалась в мазурских лесах неподалёку от городишка Растенбург. За минными полями, линиями дотов и ограждением из колючей проволоки под старыми деревьями, будто гигантские ледниковые валуны, лежали два десятка бетонных бункеров. Их упрощённые, сглаженные формы напоминали даже не пирамиды фараонов, а зиккураты шумеров, посвящённые Мардуку, Ниргалу и Таммузу. Впрочем, фюрер и сам ощущал себя демиургом. Управление государством казалось ему делом слишком приземлённым. Нет, он повелевал великими стихиями, ходом времён, дрейфом континентов. А его подчинённым дозволялось бороться друг с другом, как младшим богам.

Заложив руки за спину, фюрер шёл по дорожке от своего бункера мимо офицерского казино к бункеру фельдмаршала Кейтеля. Кох приотставал на полшага. Дорожка была пятнистой от солнца, просеянного сквозь листву.

— Кох, вы должны помириться с Розенбергом! — не оглядываясь, говорил фюрер. — Хватит соперничества! Я устал от интриг! Мои силы на пределе!

Нервное лицо фюрера страдальчески дёрнулось.

— Ради нации я живу в этой бетонной тюрьме как аскет! Сплю на жёсткой койке солдата! Ем из одного котелка с охраной! Я два года не был в опере!

Фюрер повертел головой, словно освобождал свою шею от петли.

— Простите, мой фюрер, — смиренно ответил Кох.

Розенберг был рейхсминистром восточных территорий. Кох подчинялся ему как рейхскомиссар Украины, но как гауляйтер имел доступ к фюреру поверх Розенберга и добивался таких преференций, какие рейхсминистр не одобрил бы никогда. Например, Кох вывозил ценности с Украины не в Германию, а к себе в Восточную Пруссию, и немалая часть этих богатств оседала в фонде «Эрих Кох Штифтунг». Розенберг знал, что Кох — мошенник.

— Между мной и Розенбергом существуют некоторые разногласия, — осторожно сказал Кох. — Разрешить их можете только вы, мой фюрер.

— Какие разногласия могут быть у борцов за общую идею?

— Я полагаю, что из польских территорий, которые не вошли в генерал-губернаторство, следует организовать что-то вроде Польского государства…

Этот замысел Кох вынашивал уже давно: если он создаст и возглавит такое государство, то избавится от контроля и доносов Розенберга.

— Вы фантазёр, Кох! — почти закричал Гитлер. — Польша?! Я не знаю такой страны! Где она? Покажите мне! Польши не существует! Польского народа не существует! Это историческое недоразумение!.. Для германской нации нет других народов, есть только другие территории!.. Усвойте это, Кох!

— Прошу прощения, мой фюрер! — снова поспешно извинился Кох. — Я выразился недостаточно ясно… Конечно, я не имел в виду бывшую Польшу… Можно я объясню это просто — как сам понимаю?..

— Уж извольте! — язвительно и недовольно ответил Гитлер.

Они повернули назад от бункера Кейтеля, укрытого маскировочной сетью с листвой из бакелита. Охрана объекта меняла сети в соответствии с сезоном: весной и летом листва были зелёной, зимой — серой, осенью — жёлто-бурой.

— Я думаю, что рейх должен возродить государство Тевтонского ордена — страну немецкого господства на северо-востоке, — сказал Кох. — Для нас, жителей Восточной Пруссии, это дело чести, восстановление исторической справедливости. Вы сами говорили, мой фюрер, что СС — рыцарский орден нашей эпохи. Давайте вернём этому ордену его собственность!

— Какую? — быстро спросил Гитлер.

— Часть рейхскомиссариата Остланд и рейхсгау Западная Пруссия.

— Вы хотите обобрать не только Розенберга с рейхскомиссаром Лозе, но и гауляйтера Форстера? — усмехнулся Гитлер.

— Такова историческая правда, — важно ответил Кох. — К тому же вы знаете, мой фюрер, что я был против передачи в рейхсгау Форстера моих провинций Мариенбург и Мариенвердер.

Гитлер задумался.

— Кто вас надоумил, Кох? — с подозрением спросил он. — Вы — рейнский немец. Откуда вам знать историю Тевтонского ордена?

— Восточная Пруссия стала моей родиной!

Восточная Пруссия, по сути, и являлась державой Тевтонского ордена. В 1525 году тридцать седьмой магистр Ордена Альбрехт Бранденбургский-Ансбах перешёл из католичества в протестантизм и преобразовал орденское государство в светское герцогство Пруссия со столицей в Кёнигсберге.