Алексей Иванов - Тени тевтонов

Между мировыми войнами город Мариенбург принадлежал Восточной Пруссии. 1 мая 1933 года, в день национального праздника немецкого народа, над бургфридом взвился флаг со свастикой. Нацистам замок достался почти готовым: оставалось только расчистить рвы фон Плауэна. Это было сделано на деньги СС. Рейхсляйтер Розенберг выступил во Дворце магистров с речью, в которой уподобил стремление рейха на «лебенсраум» Крестовым походам Тевтонского ордена в Пруссию и Литву. Розенберг пообещал воздвигнуть возле мариенбургского замка гигантский тингплац — амфитеатр под открытым небом. Нацисты грезили обычаями древних тевтонов, когда обитатели селений устраивали тинги — сходы всего племени; в Германии было запланировано возведение тысячи помпезных тингплацев. Но в Восточной Пруссии на эту надменную затею не хватило средств, и рабочие, подневольные бойцы Имперской службы труда, были переброшены на другие объекты рейха.

Осенью 1939 года Германия растерзала Польшу. Данциг стал центром рейхсгау Западная Пруссия, и Эрих Кох, гауляйтер Восточной Пруссии, был вынужден передать район Мариенбурга под управление гауляйтера Форстера. Клиховскому тогда было не до рыцарей — его, поляка, выгоняли с работы в Политехнике, и Бернхард Шмидт не сказал ни слова в защиту коллеги.

Клиховский встретился со Шмидтом в декабре 1943 года в Мариенбурге. Встретился уже как эмиссар гауляйтера Коха.

— Простите меня, старика, — покаялся Шмидт. — Я был близорук, господин Клиховский. Не догадался расспросить вас о ваших немецких корнях.

Шмидт сожалел, что вовремя не увидел в Клиховском фольксдойче и не предположил, что Клиховский может оказаться нужным нацистской партии.

Старинные тевтонские замки нацисты превращали в «орденсбурги» — школы партийной молодёжи. Юнкеры здесь занимались спортом, осваивали все виды оружия, изучали историю и расовые законы. «Орденсбург» разместился в Высоком замке. Светловолосые юноши с ясными лицами жили в рыцарских дормиториях, принимали пищу в рефекториях, сидели на занятиях в залах Конвента и Капитула, строились и кричали «Зиг хайль!» в соборе Девы Марии.

Символическую мощь Мариенбурга гауляйтер Форстер использовал сполна. Через полгода после падения Польши — в канун дня рождения фюрера — Альберт Форстер и Ганс Франк, генерал-губернатор Польши, устроили в замке торжественное возвращение тевтонских знамён, потерянных Орденом в Грюнвальдской битве. Правда, возвращались не подлинные реликвии из храма на Вавеле, а копии, зато речи Форстера и Франка радио широко разнесло по всей Германии. И вскоре сам фюрер как хозяин уже показывал Мариенбург адмиралу Хорти, правителю Венгрии. Рейхсканцелярию в Берлине украсил гобелен с изображением обороны Мариенбурга Генрихом фон Плауэном.

Из Мариенбурга ездить в Данциг к семье Клиховскому было удобнее, чем из Кёнигсберга, поэтому он провёл в замке зиму и весну сорок четвёртого. Его поселили в бывшем фирмарии — в казарме караульного батальона. Пятьсот лет назад в фирмарии жил Каетан Клиховский. Порою по ночам, когда завывали жулавские ветра, Винценту казалось, что за окном по-прежнему пятнадцатый век. Если пробраться в башню Курья Нога, то можно наткнуться на суккуба — прекрасную крылатую девушку, пьющую кровь из горла своей жертвы.

…Тот Мариенбург, в котором он встретил Марию, был летним и жарким. Здесь пахло травой и свежим кирпичом, смеялись и влюблялись студенты, а солнце сверкало в цветных витражах. Но всё развеяла война. И нынешний Мариенбург был увешан кровавыми знамёнами со свастикой. На валу фон Плауэна стояли зенитные батареи, из широких ворот Карвана торчали рыла бронетранспортёров, мимо Лихновской башни катились эшелоны с танками, укрытыми брезентом, и перед Дворцом магистров офицеры вермахта каждый день принимали присягу новобранцев. А ночью лучи прожекторов шарили по низким тучам. На мостах стояли часовые. По стенам ходили патрули. Однако никакая охрана не могла справиться с призраками былого. Тени рыцарей скользили сквозь аркады. Над Мариенбургом мелькали тёмные крылья зла.

Доктор Шмидт, теперь сама любезность, открыл Клиховскому архивы Ордена, хранившиеся в замке. И Клиховский наконец-то нашёл в документах уже знакомые имена: Хубберт Роттенбахский, Рето фон Тиендорф и Ульрих Червонка. Но понять судьбу Лигуэта древние записи ему не помогли.

Он проработал в замке до 20 апреля — до дня рождения фюрера. В этот день в большой трапезной традиционно проводили церемонию приёма в гитлерюгенд: мальчики вступали в Юнгфольк, девочки — в Юнгмедельбунд. С утра у Новых ворот — ворот Гинеденбурга — объёмистые автобусы «бюссинги» высаживали опрятно одетых детишек под присмотром школьных учителей. Над замком из репродукторов звенело «Наше знамя реет впереди». Ясноликие юнкеры из «орденсбурга» принимали группы и вели на экскурсию по замку. Детишки с восторгом смотрели на древние башни, стены, бойницы и рвы. Облака плыли над бургфридом. Юнкеры рассказывали, как гордый Орден победно шагал по языческим чащам Польши, Пруссии и Литвы. Клиховский почувствовал, что нацисты отняли у него не только будущее, но и прошлое.

А вскоре ему приснился Козловский. Они опять были в Данциге — сидели на набережной в том же кафе с полотняной крышей. Над могучим Журавом летали чайки, по Мотлаве мимо высоких амбаров-шпайхеров плыли светлые прогулочные судёнышки, оркестрик наигрывал «Лили Марлен». Козловский мягко улыбался. И говорил он во сне совсем не то, что говорил при встрече.

— Мы больше не увидимся, Вицек. Во всяком случае, наяву.

— Почему? — насторожился Винцент.

— Я погиб. В Берлине при бомбардировке. Что поделать, мне не повезло. Но ты не прекращай поиски Лигуэта. Попробуй в замках Восточной Пруссии.

— А какое вам теперь дело, дядя Леось? — усмехнулся Клиховский.

— Мне — никакого, я мёртв, — лукаво согласился Козловский. — Но считай, что ты — это Каетан, а я — Бафомет.

Замок Рагнит и замок Мемель, Лабиау, Тапиау и Гермау… Клиховский ездил по городам Восточной Пруссии, которые после падения Мариенбурга остались под властью Тевтонского ордена, и перебирал архивы магистратов, но чувствовал, что это бесполезно. Орден спрятал Лигуэт так, чтобы никто и никогда не нашёл его, и потому не стоит рассчитывать на какие-то записи.

В ратуше Инстербурга не сохранилось ни одной бумаги времён Людвига фон Эрлихсхаузена. Архивариус выдал Клиховскому увесистый фолиант XVIII столетия с экстрактами орденских документов XV века; сами документы давным-давно были перевезены в Кёнигсберг. Клиховский листал книгу, не надеясь на удачу. За соседним столом что-то читал и делал выписки некий пожилой господин в очках. Клиховский поймал его осторожный взгляд.