Алексей Иванов - Тени тевтонов

— Нет, — глухо сказал Володя.

— Почему? — тотчас спросил Клиховский.

Володя тщательно взвешивал свои слова:

— Допустим, я его в-возьму. Но будет ли он говорить? Я же не стану его пытать, я не фа-фашист. И не отдам его Жене, потому что он скажет о Хельге.

Клиховский посмотрел Володе в глаза:

— Есть ещё один способ узнать…

— Не тяните! — раздражённо произнёс Володя.

— Позвольте этому парню повести Хельгу в катакомбы, а сами проследите за ними. У входа можете пристрелить соперника. Или просто отбейте девушку.

Володя криво ухмыльнулся:

— Ду-думаете, следует использовать Хельгу как на-наживку? Вы легко играете людьми, Клиховский. Мораль для вас ма-мало что значит?

Для Клиховского мало что значили переживания русского и немки.

— Не я управляю историей. Свои претензии адресуйте дьяволу.

Солнце уже поднялось и осветило дома во дворе до первых этажей. В листве ободранного дерева зачирикали проснувшиеся пичуги. Лёгкий ветерок тронул занавески в выбитых окнах. В гавани загудел корабль, огибающий мол. Скоро закончится комендантский час и можно будет выйти на улицу.

Володя достал портсигар адъютанта, вытащил сигарету, пощупал фильтр, проверяя, нет ли ампулы с ядом, и закурил.

— История — борьба к-классов, а не Бога и дьявола, — негромко сказал он. — Вы, Клиховский, и-историк. Но верите в Бога. Ищите святыню. Это нелепо.

— Если бы вы увидели то, что увидел я, то по крайней мере не усомнились бы в Сатане, — ответил Клиховский.

— Я видел бо-больше, чем вы.

Володя и вправду видел куда больше, чем этот поляк. Видел штурм Инстербурга, штурм Кёнигсберга и штурм Пиллау. А ещё в экспедициях по енисейской тайге он видел Сибирь: посёлки спецпереселенцев, лагеря и рудники. Но объяснять ужас увиденного происками Сатаны — значит, ничего не объяснять. Немецкие эсэсовцы и русская вохра доказали, что Бога нет.

— Не собираюсь просвещать вас или переубеждать, Владимир, — устало ответил Клиховский. — Предпочитаю действовать проще — шантажом.

Русским или немцам он никогда не стал бы доверять. После расстрельных котлованов Катыни и окровавленных скверов Львова — никогда.

— Я бы по-помог и без шантажа.

— Сомневаюсь, — тихо рассмеялся Клиховский.

Володе нечего было возразить, и Клиховскому стало даже немного жаль его. В сущности, этот солдат — славный человек.

— Откуда вы так хорошо знаете немецкий? — спросил Клиховский. — В вашей речи я слышу саксонский диалект.

— Отец и дед у меня были ге-геологами. Дед до революции преподавал во фрайбергской го-горной академии в Саксонии, там и же-женился. Бабушка — немка. Дед привёз её в Петербург. Ба-бабушка учила меня языку. Из-за неё мне всегда ка-казалось, что все немцы — прекрасные люди, работящие и додобрые, и они любят пугать детишек разными страшными ск-казками про крампусов, нахцереров и д-доппельгангеров.

— Со страшными сказками у немцев всё в порядке, — кивнул Клиховский.

— Кстати, я видел замок в Ма-мариенбурге. На фотографии, конечно. Его брали наши соседи — Второй Белорусский фронт. Об этом писала «Красная звезда». В по-политотделе комендатуры должны быть подшивки номеров.

— Я посмотрю, — пообещал Клиховский.

— Но вряд ли вас что-то порадует. От замка остались то-только руины.

— У меня от всей жизни остались только руины, — ответил Клиховский. — Катастрофу с замком я как-нибудь переживу.

До наступления комендантского часа Женя о Володе не беспокоилась. Мальчик культурный, придёт. Но потом начала тревожиться: почему его нет? Какое-нибудь ЧП вроде нападения «вервольфовцев» или подрыва на мине? Она бы знала. Встретил приятеля и перебрал трофейного шнапса? На него не похоже. А вдруг он уже давно в общежитии, только к ней не явился?

Володю поселили в комнате на восемь коек, и Женя не могла просто взять и посмотреть, на месте ли он. Поползут слухи, что Луданная сама гоняется за мужиками. Ей такого не нужно. Женя спустилась на КПП и пролистала журнал регистрации. Сержант Нечаев в общежитие не возвращался.

Женя стояла на лестничной площадке и курила возле открытого окна. Сзади подошёл Перебатов и тоже закурил. Темнота за окном дышала майской свежестью. От вокзала доносились перестуки буферов, лязг и гудки машин.

— Зря ты связалась с молокососом, — сочувственно вздохнул Перебатов. — Он небось с какой-нибудь медсестрёнкой сейчас милуется.

— Гэ шляфен, Коля, — холодно ответила Женя. — У меня всё хорошо.

Окурок Перебатова звездой пролетел у Жени над плечом в окно.

— Знаешь, Женька, я хоть и простой мужик, зато верный. А этот молодняк ещё до войны всякого блядства в ниверситетах нахватался.

— Где нахватался? — не оглядываясь, переспросила Женя.

— В ниверситетах, говорю.

Женя невесело усмехнулась. Майор плотно придвинулся к ней сзади, крепко взял за талию и наклонился к уху.

— А я ведь тоже барышне ножки целовать умею, — прошептал он.

— Отвали, Перебатов! — поморщилась Женя.

В своей комнате, бывшем кабинете, Женя лежала на кожаном диване одна и думала о Володе. Вспоминала выражение его лица и прикосновения его рук. Володя был не такой, как Перебатов. Коля брал её жадно — просто хапал, будто обжирался с голодухи. Но обжираются только для себя. А Володя хотел, чтобы хорошо было ей, Жене. Он по своей натуре был бережный, внимательный.

Женя решительно отбросила сомнения и ревность. Медсестрёнкам ли тягаться с ней, капитаном СМЕРШа? И дело даже не в СМЕРШе. Нужно уметь быть в постели как в бою, а у медсестрёнок на такое духа не хватит. Впрочем, скорее всего, никакой подруги у Володи нет. Но даже если есть, то Женя все эти ниточки без колебаний оборвёт. Славный мальчик Володя — её трофей, и она никому его не уступит: ни медсестрёнкам, ни Перебатову.

Женя лежала, глядела в белый потолок, слушала дальнее громыхание с вокзала и представляла над собой Володю — его внимательные тёмные глаза, его жёсткие губы и мягкую юношескую щетину, представляла его осторожные и чуткие движения, его сдержанную силу, тяжесть его тела. Она не заметила, что уснула. Ночной ветер шевелил её распущенные волосы.

Володя разбудил Женю в шесть пятнадцать утра. В шесть заканчивался комендантский час, и патруль открывал проход по мосту через канал Грабен. Володя почти бежал до бывшей Школы подводников, а потом вместе с Женей они почти бежали обратно на улицу Проповедников к дому Людерса.

Женя с брезгливым любопытством разглядывала труп фон Дитца в сарае:

— Это точно адъютант гауляйтера?

— До-документов при нём, ко-конечно, не имелось, но Клиховский уверяет, что п-прекрасно знал фон Дитца. Зачем ему врать?

— Поляк — мутный тип, — сказала Женя.

Володя не мог не согласиться. Он протянул Жене портсигар адъютанта: