Алексей Иванов - Тени тевтонов

От рыжего и кудлатого таборита пахло случкой весеннего гона.

— Ты вонючий вепрь, — смеясь, отвечала Сигельда. — Твои бабы — свиньи!

Она знала, что сказать. И Червонка тотчас снова превращался в вепря.

— Я посажу тебя в железную клетку голую и буду везде возить за собой, — обещал он. — Я буду кормить тебя одним сырым мясом. А к клетке на цепь пристегну самого праведного святошу, чтобы не дал тебе сотворить чары и сбежать. Буду доставать тебя из клетки, когда хочу, драть и сажать обратно.

— Сначала возьми замок мизгирей, — остужала его пыл Сигельда. — Меня обманули с подземным ходом. Я его не нашла, не найду и не покажу тебе.

— Я сам прогрызу стену замка, как крыса.

Сигельда седлала Червонку и упиралась руками ему в грудь.

— Не надо грызть стены. Тебе опустят мост. Но помни, что первой должна войти Торуньская хоругвь.

— Скажи мне, кто там твой любовник? — допытывался Червонка.

— Он мне не любовник. Но я поклялась, что впущу его в замок.

— Я всё равно его найду и убью.

— Даже не думай! А поймаю твоего соглядатая — сердце вырву.

Червонка злорадно ухмылялся:

— Ладно, твой поляк получит замок. Но я выколю ему глаза и отсеку руки.

Сигельда принималась бить Червонку по лицу:

— Ты не тронешь его руки и глаза, рыжая скотина!

Червонка мотал головой и довольно хохотал:

— Я его оскоплю! Он же тебе не любовник, сука! Ты не заметишь разницы!

Надвигающаяся весна и вправду опьяняла Червонку пробуждением сил, предчувствием свежей крови, скорой победы и грядущей дороги.

Первые оттепели растопили небесный лёд, и над замками плыли бурные облака — над сизыми и лохматыми вылезали солнечно-жёлтые, а в просветах сияла размытая голубизна. На поверхности реки пятна блеска перемешались с лазурью и бурыми отражениями стен. Черепичные крыши из багроворябых, заснеженных, стали мокро-красными. На валах сверкала корка наста.

В Высоком замке под опорами данцкера оттаял и зажурчал Млынувский канал. Из города прилетели чайки. На аркадах клуатра — открытого двора — повисли неровные ряды острых сосулек. По булыжникам мостовой под уклон к колодцу бежали ручьи. На террасах вдоль оборонных стен братья лопатами разбрасывали сугробы, чтобы солнце быстрее разъело снег.

Самым отрадным звуком для Рето стал звон колокола на бургфриде, призывающий к утренней мессе. Новое утро — это новый день, который он, Рето, проведёт со своей возлюбленной, со своей ненаглядной.

Братья Ордена отказывались от обладания имуществом, поэтому в замке не было на дверях никаких запоров, но Рето выстругал клинышек из обломка доски и мог закрыть свою келью изнутри. Они с Сигельдой бросали одежды в солнечную полосу на кирпичном полу и в ней предавались любви, насколько хватало сил. Исчерпав себя, они просто лежали и тихо ласкали друг друга. Хронографы и летописи Ордена засыхали на столе, покрываясь пылью.

Рето казалось, что всё в жизни прекрасно и не случится ничего плохого. Былые мрачные мысли о падении замка развеялись без следа. Замок устоит и без помощи извне. Припасов хватает. Таборитам не взять твердыню Ордена. Они проторчат под стенами, пока не истребят всё, что захватили, а затем уйдут за другой добычей. Значит, впереди полгода осады. Полгода любви.

А что будет потом? Потом он и Сигельда сбегут. Да, он мечтал отдать себя Ордену… Но что такое Орден в сравнении с цветущей любовью? Орден — это мрачные замки и суровые рыцари. Это скудость и строгий порядок. А жизнь вокруг — огромная и разнообразная. Она переливается всеми красками. И законы Ордена вовсе не самое правильное, что создано Богом и людьми. Не самое лучшее. Ради чего тогда отказываться от мира?

Мизерикордом Хубберта Рето нацарапал на столе шахматные квадраты, а из свечного воска вылепил фигурки. Бумаги и чернил хватало, и Сигельда изготовила игральные карты. Когда она проигрывала, то исполняла желания Рето. Когда желания иссякали, они нагишом, как в раю, садились за шахматы.

Ночью, засыпая в холодном рыцарском дормитории, Рето словно уплывал в сказочные края. Ему снились морские волны, цветы и павлины с радужными хвостами. А Сигельда выбиралась из окна, расправляла крылья нетопыря и улетала к таборитам. Её ждал Ульрих Червонка. Или Каетан Клиховский.

С Каетаном она теперь встречалась в отдалённой и пустой башне Фурта.

В тот раз Каетану пришлось ждать суккуба до пятого звона с бургфрида. Запахнув кунтуш, Каетан стоял у амбразуры. Прямо перед ним, утопленная в густой и влажной синеве, чернела огромная глыба замка. Справа виднелась узкая башенка Дитриха, луна посеребрила одну грань её шатра. Влево от замка отходило грузное плечо галереи и данцкера. Ни одно окно не светилось.

На нижнем ярусе Фурты раздался сдавленный крик. Каетан оглянулся и положил ладонь на рукоять меча. Из лестничного проёма в полу поднялась Сигельда. Она держала какое-то круглое яблоко, капающее чернилами.

— Кто там был? — тревожно спросил Каетан.

— Лазутчик таборитов, — пояснила Сигельда. — Червонка ищет того, кому я служу. То есть тебя. А я предупреждала, чтобы он не посылал соглядатаев.

Сигельда откусила от яблока. Каетан понял, что это человеческое сердце.

— Вот поэтому ты назначила Фурту вместо Курьей Ноги?

— Курья Нога слишком на виду.

Каетан всмотрелся в лицо Сигельды. Наверное, при жизни она была очень красивой девушкой. А сейчас — демон. Осталось ли в нём что-то человеческое?

— Долго ли ещё будет тянуться осада? — с раздражением спросил Каетан.

— Я должна была зацепить своего дурачка покрепче.

— Какого дурачка? Того рыцаря, которого ты соблазнила?

— Он не рыцарь, — с презрением поморщилась Сигельда. — Так, орденский писец. Но мне надо, чтобы он влюбился без памяти. Это он опустит мост, по которому вы прорвётесь в замок.

— И когда же это случится?

— Рано утром послезавтра.

Каетан вздрогнул. В груди что-то тяжело заворочалось.

— Будь готов со своей хоругвью. — Сигельда вытерла окровавленную пятерню о кирпичи простенка. — Когда начнётся свалка, я приведу тебя к моему писцу. Лигуэт будет при нём.

— Хочешь, чтобы я убил того, кто для тебя пожертвует всем?

Сигельда уже забиралась в окно.

— Лучшая участь для дурачка! — усмехнулась она и выпала наружу.

Раскинув крылья, она сделала в воздухе большой круг над Фуртой, потом пронеслась мимо башни Дитриха, отбросив распростёртую тень на лунную грань шатра, и плавно снизилась перед порталом усыпальницы магистров. Мощно работая крыльями, она зависла над тем местом, где когда-то лежал Хубберт Роттенбахский. Перевернувшись в воздухе вверх ногами, чтобы не оставить следов, Сигельда руками зарыла в снег какую-то смятую бумажку.