Юрий Власов - Огненный крест. Гибель адмирала

И после — нечеловеческие крики, кровь повсюду. Кровь, стоны, вопли и нарастающая тревога. Надо все преодолеть и встать — иначе корабль погибнет. Надо управлять им, вывести из зоны попаданий. Он должен встать! «Руль положить влево!» — командует во сне Александр Васильевич.

Вернемся к воспоминаниям генерала Сахарова.

«…Место не позволяет еще подробнее развернуть и вырисовать все детали этой картины, как военнопленные России под командой французского генерала (Жаннена. — Ю. В.) топтали в грязи и крови все, что было в России национального, честного, готового до конца остаться верным долгу: очевидно, за то, что простецкая наша страна слишком усердно спасала Париж (гибель армии Самсонова в августе 1914 г. в Восточной Пруссии. — Ю. В.); видно, это была расплата за то, что святая Русь положила за дело союзников в мировой войне свыше трех миллионов своих лучших сынов убитыми в боях…

Передав в руки эсеров Верховного Правителя, сдав Политическому Центру русский золотой запас, чехословацкие эшелоны продолжали свое движение на восток. По пути они захватили наличную кассу иркутского казначейства и клише экспедиции изготовления государственных бумаг для печатания денежных знаков; купюры они начали усиленно печатать, преимущественно билеты тысячерублевого достоинства…

За разрешение проехать в нетопленом конском вагоне чехи брали от пяти до пятнадцати тысяч рублей или золотые вещи; но плата не всегда гарантировала жизнь и доставление в Забайкалье, где была уже безопасная от большевиков зона.

Около станции Оловянная из проходящего чешского эшелона было выброшено три мешка в реку Онон. В мешках нашли трупы русских женщин. Нет возможности установить хотя бы приблизительно синодик погубленных и преданных…»

«Президент Грант» (судно, на котором одним из последних эвакуировалось командование бывшего Чехо-Словацкого корпуса) увез 5500 чехословаков (судно отправлялось из Владивостока), а также сотни тонн золота, серебра, меди, машин, сахара и всяких других продуктов, как и другое награбленное добро, которое чехи увозят с собою из Сибири…

Сообщение о грузах «Президента Гранта» поместила газета «Japan Advertiser» в номере от 1 мая 1920 г.

После изоляции Верховного Правителя на пути в Иркутск легионеры ухитрились-таки разграбить вагон из состава с золотым запасом России — это около тысячи пудов золота и драгоценностей. Об этом сообщила газета «Дело России» (№ 10 за 1920 г.). Сдаточная ведомость в Иркутске была подделана.

Обмишурится Саня Косухин…

Позиция адмирала Колчака была строго однозначной, ее и излагает генерал Сахаров:

«…Но адмирал Колчак твердо решил положить в будущем конец этому вопиющему безобразию; он ждал также, когда можно будет выбросить чехов из Сибири во Владивосток, чтобы там, перед их посадкой на суда, произвести ревизию всех их грузов. От участия в этой ревизии не могли бы уклониться и союзники. И несомненно, тогда преступление встало бы во весь рост и во всей своей неприглядной наготе: грабителей уличили бы с поличным…»

Проще было сдать адмирала…

Россия, Россия, что ж это делали и делают с тобой?! Кто эти оборотни с человеческими лицами?!

Если бы вопль твоей боли и муки расколол сердце каждого русского и пламенем полыхнул в душе у него!

Убийцы и мародеры!

Что же с тобой делают, Россия?!

О той ночи с 6 на 7 февраля поведал сам Семен Григорьевич Чудновский [82] См.: Чудновский С. Конец Колчака. — В кн.: Годы огневые, годы боевые. Иркутск, 1961. . К сожалению, в полном объеме воспоминания не существуют, разве что в чекистских хранилищах.

После «женевского» умерщвления бывшего председателя иркутской губчека оказались подчищенными и сгнили все предметные доказательства его земного бытия. Ну нет в наличии даже самой захудалой фотографии, скажем даже такой, как «три на четыре». Одна ненадежная, зыбкая память людей (с ними-то и говорил я, восстанавливая по крохам прошлое). Таким образом, соединились в утробе «женевского» чудища трое славных чекистов, народных каз-нителей: Белобородов, Патушев и Чудновский. Само собой, по масштабу содеянного из этой троицы орлом взирает Александр Белобородов.

Скорее всего, воспоминания Чудновского вызваны гневными публикациями в белой прессе. Эмиграция обвиняла красных в надругательстве: их Александр Колчак был отдан на расправу в подвал Чин Чеку.

В любом случае вождь белой России должен был умереть в соответствии с принятыми нормами, то есть достойно.

Тогда и появляются «красные воспоминания», в первую очередь Ширямова и Чудновского.

Надо сказать, Чудновский до последнего мига жизни чрезвычайно гордился своим председательством в военно-революционном трибунале и казнью. На мгновение оказался в фокусе мировых событий. Очень льстило это. Посему и рассказывал о тех днях десятки и сотни раз, но особенно любил — на выпивках среди «своих» (областного партийного начальства). Не надоедал им рассказ бывшего председателя чека Иркутска. Всякий раз слушали молча, округляя друг на друга глаза: мол, события, фигуры, история! Матерком и сальным словечком поминали «адмиралову подстилку» Тимиреву — горячую и преданную любовь Александра Колчака.

В ту пору товарищ Чудновский сменил кожанку чекиста на пиджак (а возможно, и френч на сталинский манер) областного судейского чина. Не беда, что не имел соответствующего образования. И нужды в нем не ощущалось. Приговор соразмеряли с инструкциями — их в делах находилась целая папка: определяющих и разъясняющих. В общем, все сводилось к двум простым вариантам: «наш» — «не наш». Вся задача опять-таки сводилась к тому, чтобы определить, под какую анкету западает человек. А уж там и соответствующие кары.

О той ночи товарищ Чудновский написал подробно — и, естественно, это предмет его партийной гордости.

«…Со стороны Иннокентьевской (ныне Иркутск-2. — Ю. В.) слышны были выстрелы. Иногда они казались совсем близко. Весь город замер. Осмотрев посты и убедившись, что на посту стоят свои люди, лучшие дружинники, я направился в одиночный корпус и открыл камеру Колчака.

…Правитель стоял недалеко от двери, одетый в шубу и папаху. Видимо, Колчак был наготове, чтобы в любую минуту выйти из тюрьмы и начать править опять. Я прочел ему приказ Революционного Комитета (следовательно, суда и не было, был всего лишь приказ ревкома о расстреле? — Ю. В.). После этого надели наручники.

— А разве суда не будет? Почему без суда?

По правде сказать, я был несколько озадачен таким вопросом (конечно, в чека только казнили, это ведь орган, который или казнит, или милует, а тут вопрос о суде! — Ю. В.). Удерживаясь, однако, от смеха, я сказал: