Юрий Власов - Огненный крест. Гибель адмирала

Ежов принял заказ вождя. Скоблин вошел в контакт с Берлином. Гитлер распорядился уважить Сталина. Соответствующие бумаги были подтасованы и вручены Зэковскому. Тот и заплатил за них, не «поскупился».

Два диктатора поняли друг друга.

В печально кровавом и, безусловно, инспирированном деле Тухачевского всплывает имя доблестного белого генерала Скобл ина. Это он донес в Берлин о заговоре «красных генералов во главе с Тухачевским» против Сталина — типичнейшая провокация. Надо знать Россию, дух большевизма, настроение народа и еще многое-многое другое, дабы без всяких колебаний отвергнуть эти домыслы, которые имели смысл лишь для двух «одухотворенных» личностей Европы: Сталина и Гитлера — этих вурдалаков современной истории.

Как только Скоблин проиграл свои ноты — грянул европейский «оркестр», настроенный красными и коричневыми фашистами в Москве и Берлине. Все прочее было лишь делом техники и величайшей безнравственности и кровожадности, проистекающей из ненасытного властолюбия Сталина-Чижикова.

До чего ж точен этот дуэт фамилий: Сталин и Чижиков!

Сталин — это кровавая решимость шагать по трупам, уничтожение огнем и мечом всего несогласного, а главное — независимой мысли.

Чижиков — это воплощение мещанства, обывательской ограниченности, узколобое восприятие мира — крохотный дворик провинциала, абсолютная культурная замкнутость…

Это самая гремучая смесь: обыватель и палач, ибо она начинена уверенностью в своей непогрешимости, единственности и несокрушимой правоте в толковании мира, совершенной законченности этого толкования. Шпана и хулиган становится вдруг хозяином огромного народа…

Определенная самостоятельность крупных красных военачальников, хотя она пуще смахивала на худо замаскированное лакейство [52] Иначе в России сверхсложно достичь чего-либо. Надо лакействовать, причем роли не играет: царская ли это Россия, большевистская или демократическая… Без лакейства, угодливости, выражения покорности в России никто и никогда не становился «фигурой». Наоборот, о любом, кто оказался наверху, можно с уверенность молвить, что угодничал и протер от лазания на карачках не одну пару порток. , раздражала и вызывала опасения Сталина — он даже чьей-то тени рядом не мог терпеть. Для него вся эта история с так называемым предательством Тухачевского и группы генералов являлась рождественским подарком (хотя подарок он готовил, это тоже факт), но не Деда Мороза, а Сатаны, ибо он поклонялся лишь крови и Сатане, а народы захлебывались слезами и плевками (из Кремля), исступленно орали здравицы в честь вождя и тащили, тащили его, истово веруя, что этим служат коммунизму.

Очаровательный портрет главного берлинского «винта» в деле несчастного Тухачевского рисует эсэсовский шпик и генерал и наш давний знакомый Вальтер Шелленберг — добро пожаловать опять на наши страницы. Будьте спокойны, герр генерал, к вашим показаниям мы отнесемся с вниманием, но не с уважением и пониманием. И обижаться вам не резон: вы состояли на службе у одного из самых кровавых режимов в истории человечества, не получается с уважением. Вы и так чудом избегли расстрела. Всем вашим коллегам не повезло: или задохнулись в петле, или пали от пули возмездия — вам удалось вывернуться…

Итак, Шелленберг о Гейдрихе:

«Чем ближе я узнавал этого человека, тем больше он казался мне похожим на хищного зверя — всегда настороже, всегда чующий опасность, не доверяющий никому и ничему. К тому же им владело ненасытное честолюбие знать больше, чем другие, стремление всюду быть господином положения. Этой цели он подчинил все. Он полагался только на свой незаурядный интеллект и свой хищный инстинкт, диктовавший ему самые непредвиденные решения и от которого постоянно можно было ожидать беды. Чувство дружбы было ему совершенно чуждо…»

Да, Михаилом Николаевичем Тухачевским занялись «достойные» люди, светочи человечества — определенно (помните первый советский календарь?).

Вот такие гейдрихи, только с русскими фамилиями, заполонили все служебно-деловое пространство России. Ею, бедной, занимались ничуть не хуже, чем Михаилом Николаевичем. Выставить черепа загубленных — пожалуй, этакий тусклый блеск разольется по всему пространству, и не только России. Этого отблеска (или сияния, если угодно) достанет на весь глобус в натуральную величину. Ни один палач никогда не рубил столько голов, сколько в России после семнадцатого года.

Господи, что же творили! Да как после этого не ополоуметь, не спиться, не очерстветь, не обезразличеть ко всему? Какие стоны, слова, песни, проклятия, слезы и книги способны выразить пережитое, сор и гной в душах?..

Нет таких ни слов, ни песен, ни книг…

Одни черепа на кольях тихонько постукивают по всему пространству — и не угадать за ними России. Щерятся глазницы — все нас пытаются пронять.

Ну, а мы, мы-то что понимаем — и поняли ли?..

Тихо-тихо побренькивают десятки миллионов черепов. Что-то силятся сказать, это их язык — другого у них нет…

Предложение Гитлера Бенешу подразумевало территориальную целостность Чехословакии при ее нейтралитете в случае войны Германии с Францией.

Да, не пощадили, перегрузили тогда утробу «женевского» чудища. Вычистили Тухачевского, Якира, Уборевича, Корка, Эйдемана, Фельдмана, Примакова, Путну, Блюхера, Егорова, Штерна… — всё маршалы да бывшие начальники Генерального штаба, командармы, герои Гражданской и испанской войн, строители вооруженной мощи Республики Советов. Но и то правда: сами они не щадили сил, чистили и драили «женевский» механизм до совершенной легкости хода.

Было тогда за плечами маршала Тухачевского 44 зимы и лета, родом происходил из дворян. После юнкерского училища вышел в Семеновский полк. В мировую войну два года отсидел в крепости (за попытки побегов из плена), однако опять бежал, отмерил пешком едва ли не половину Германии… Между прочим, в крепости сидел с де Голлем. Только де Голль стал гордостью Франции, знаменитым государственным деятелем, а Тухачевский после пыток и допросов — пристрелен в подвале Лубянки…

48 лет пал от «женевского» поцелуя маршал Блюхер. Был он самого простецкого происхождения — лапотного, выучился на слесаря, а в первую мировую войну в чине унтер-офицера был уволен вчистую за тяжестью ранения.

Более других повидала и наскребла душа маршала Егорова. Числились за ней в год казни 56 лет и зим. И прописанной она оказалась за сыном рабочего, после — грузчика и кузнеца; после одолела грамотность и стала почетно-офицерской, а после, срамно признаться, перекрестилась в актерскую. В первую мировую войну Егоров выказал редкую храбрость и после пяти тяжких ранений получил подполковничий чин. В ноябре 1917 г. на съезде офицеров и солдат в Штокмазгофе Егоров с трибуны назвал товарища Ленина авантюристом, посланцем немцев… речь его свелась к тому, чтобы солдаты не верили Ленину. Между прочим, сидел в зале и слушал подполковника Егорова будущий советский маршал Жуков. Так вдруг пересекаются пути.