Юрий Власов - Огненный крест. Гибель адмирала

В начале 1918 г. Лодыженский являлся негласным представителем Добровольческой Армии в Москве, где поддерживал связь с дипломатическими представителями Антанты. После, у Врангеля, был губернатором Таврической губернии. Умер в 90 лет 4 августа 1976 г. в Париже.

«…В ответ на поставленные вами вопросы, как я смотрю на совершенный нами переворот, я хочу сказать… того, что случилось, мы, конечно, не хотели… Мы полагали, что власть сосредоточится и останется в руках первого кабинета, что громадную разруху в армии остановим быстро, если и не своими руками, то руками союзников добьемся победы над Германией, поплатимся за свержение царя лишь некоторой отсрочкой этой победы. Надо сознаться, что некоторые, даже из нашей партии, указывали нам на возможность того, что произошло потом, да и мы сами не без некоторой тревоги следили за ходом организации рабочих масс и пропаганды в армии… Что же делать, ошиблись в 1905 году в одну сторону, теперь опять, но в другую. Тогда не оценили сил правых, теперь не предусмотрели ловкости и бессовестности социалистов. Результаты вы видите сами.

Само собой разумеется, что вожаки Совета рабочих депутатов ведут нас к поражению, финансовому и экономическому краху вполне сознательно. Возмутительная постановка вопроса о мире без аннексий и контрибуций, помимо полной своей бессмысленности, уже теперь в корне испортила отношения наши с союзниками, подорвала наш кредит. Конечно, это не было сюрпризом для его избирателей. Не буду излагать вам, зачем все это нужно было, кратко скажу, что здесь играли роль частью сознательная измена, частью желание половить рыбу в мутной воде, частью страсть к популярности. Конечно, мы должны признать, что нравственная ответственность лежит на нас.

Вы знаете, что твердое решение воспользоваться войной для производства переворота было принято нами вскоре после начала войны, вы знаете также, что наша армия должна была перейти в наступление, результаты коего в корне прекратили бы всякие намеки на недовольство и вызвали бы в стране взрыв патриотизма и ликования. Вы понимаете теперь, почему я в последнюю минуту колебался дать свое согласие на производство переворота, понимаете также, каково должно быть мое внутреннее состояние в настоящее время. История проклянет вождей, так называемых пролетариев, но проклянет и нас, вызвавших бурю.

Что же делать теперь, спросите вы. Не знаю, т. е. внутри мы все знаем, что спасение России — в возвращении к монархии, знаем, что все события последних двух месяцев явно доказывают, что народ не способен был принять свободу, что масса населения, не участвующая в митингах и съездах, настроена монархически, что многие и многие голосующие за республику делают это из страха. Все это ясно, но признать это мы не можем. Признание есть крах всего дела, всей нашей жизни, крах всего мировоззрения, которого мы являемся представителями.

Признать не можем, противодействовать не можем, соединиться не можем с теми правыми и подчиниться тем правым, с которыми долго и с таким успехом боролись, также не можем. Вот все, что я могу сейчас сказать» [55] Лодыженский А. А. Воспоминания. Париж, 1984. .

Уинстон Черчиль оставил в воспоминаниях такое вот трагическое свидетельство, а он ведь был не только свидетелем, но и «делателем» мировой политики с начала XX века и до самых 60-х годов:

«Ни к одной стране судьба не была столь жестока, как к России. Ее корабль пошел ко дну, когда гавань была на виду. Отчаяние и измена овладели властью, когда задача была уже выполнена. Держа победу уже в руках, она пала на землю; заживо, как древле Ирод, пожираемая червями».

«Ни к одной стране судьба не была столь жестока…»

Ни к одной!!

Россия!!

Судя по фактам, которые понемногу поднакопила история, самым важным лицом, организовавшим загон на последнего русского самодержца, явился, пожалуй, не кто иной, как Александр Иванович Гучков, один из наиболее близких людей Столыпина. И мировое еврейство отношения к этому загону не имело. Это был продукт, так сказать, чисто отечественного производства.

Объектом обработки явился русский народов котором надлежало приморить монархические чувства, разрушить исконное преклонение перед царской властью.

В начале XX века в России возрождаются масонские организации (как правило, они являлись ответвлениями французских лож), которые стремительно преобразуются под сугубо определенные цели и задачи новых общественных сил, рвущихся к власти. В этих организациях уже нет прежней символики (скажем, звезд, фартуков, клятв и т. п.), но строжайше сохраняется тайна и выдерживается конспиративность. Постепенно эта организация покрывает главные города России. Ее членами окажутся четыре основных министра Временного правительства первого состава. В эту организацию входил и Керенский.

Об этих фактах из российской жизни подробно рассказывает в своем исследовании «Февральская революция» профессор из Оксфорда Катков (первая публикация данной работы состоялась в 1976 г.).

И в связи с этим о судьбе Николая Второго. Он был бы устранен независимо от февральского возмущения в столице. Не будь этого возмущения, царствовать ему все равно оставалось от силы 4 —5 недель. Существовал детально спланированный заговор по его устранению. Автором плана являлся все тот же поистине всеохватывающий Александр Иванович Гучков. К действию были готовы люди на самых ответственных постах империи. Полиции о заговоре ничего не было известно, хотя царя и царицу предчувствия такого рода весьма тревожили.

Заговорщики должны были остановить императорский литерный поезд и арестовать Николая Александровича Романова. В итоге царю надлежало отречься [56] Определенный свет на данные события проливают показания Гучкова Чрезвычайной Следственной Комиссии Временного правительства, данные августа 1917 г. .

Но у Берлина имелся свой план. Этот план не ограничивался лишь сменой верховной власти. План предусматривал усечение России, то есть присоединение ее западных земель к Германии. Брестский договор выявит истинные устремления немцев. В этом плане центральная роль отводилась большевизму во главе с Лениным. Часть плана Берлину удалось воплотить в жизнь.

Голодные беспорядки в Петрограде — теперь-то Александр Васильевич полагал, что не совсем это были голодом вызванные беспорядки, точнее, не одним голодом и не столько голодом.

Колчак, разумеется, не знал о признаниях такого рода, как милюковское в письме, как и вообще о направленно подрывной деятельности кадетов и октябристов с верхушкой генералитета, а выводы строил по данным из иных источников… К примеру, запасные гвардейские полки (батальоны), разбухшие каждый едва ли не до 15–20 тыс. человек, — рассадники неповиновения и всего, что угодно. Настоящая чума для государства, опасная даже для самых обычных обывателей. Погромная, черная, озлобленная масса. Какая-то кипящая смола. Она испепеляла все вокруг себя. Ей нечего было противопоставить. Только мир, но что значит мир перед наглеющим врагом, захватом все новых и новых русских земель.