Антуанетта Мэй - Жена Пилата, или Тайна прокуратора

На пути нам попалась темнокожая женщина, прогуливавшаяся с двумя гепардами. Мы остановились посмотреть на заклинателя змей и факира, извергающего огонь изо рта, с волосами цвета пламени. Вокруг слышалась разноязычная речь.

Вдруг сквозь этот гомон прорвался громкий повелительный возглас:

— Расступись! Дорогу Гласу Исиды!

Как по мановению волшебной палочки толпа раздалась, чтобы пропустить процессию. Сначала, вызвав всеобщее замешательство, появились причудливо наряженные комедианты. Впереди, на осле е привязанными к спине крыльями, будто верхом на Пегасе, ехал старик. Следом за ним, на носилках, — медведь в одеянии римской матроны. Затем обезьяна в обличье Ганимеда, сжимавшая в лапах золотой кубок. Женщина в белой тунике и с гирляндой из цветов разбрасывала по сторонам лепестки роз. Музыканты играли на трубах, флейтах, били в цимбалы и барабаны, а детский хор нежными голосами исполнял гимны «Дочери звезд».

На громадном позолоченном троне в свете ламп, факелов и свечей несли жрицу. Как завороженная я смотрела на эту красавицу в одеянии из белой полупрозрачной ткани. На ней были изумительные драгоценности: золотой полей ножные браслеты, браслеты на запястьях в виде змейки с глазами из изумрудов. На шее — ожерелье из золота, слоновой кости, ляпис-лазури и сердолика. В руках жрица держала крюк и цеп, символы верховной власти.

Окидывая взглядом толпу с выражением спокойствия на лице, она вдруг увидела меня, стоявшую в полном оцепенении. Наши глаза встретились. У меня захватило дыхание, сердце вырывалось из груди. Я почувствовала, что земля уходит из-под ног. Будто узнав меня, жрица улыбнулась.

Я подалась вперед, словно притягиваемая магнитом, но отец удержал меня на месте. Процессия двигалась дальше, звуки гонгов и флейт становились все тише, толпа сомкнулась, и жрица скрылась из виду.

— Кто это? — удивленно спросила я.

— Мерзкая тварь!

Я вздрогнула от того, с каким отвращением отец произнес эти слова.

Мама подняла руки, будто пытаясь защитить нас от несчастий.

— Марк! Она — верховная жрица Исиды.

— Богини царицы Клеопатры, египетской блудницы.

— Ну вот! Ты опять во всем винишь Клеопатру! — воскликнула мама.

— Да! Она околдовала его своими чарами, заставила забыть семью, долг перед Римом, и он изображал из себя Осириса перед новой Исидой.

— Как женщина может заставить мужчину поступать вопреки его желаниям?

— О ком вы говорите? — недоумевала я.

Мама и отец переглянулись.

— Почему бы не рассказать ей? — вздохнула мама.

— Это было давно и быльем поросло.

— Не так уж и давно, — заметила мама. — И Тиберий об этом хорошо помнит. Решение Германика провести здесь отдых не доставило ему удовольствия.

— Да, не доставило, — согласился отец. — Вчера мы получили депешу. Тиберий сердится.

— Неудивительно. Мне кажется, Германик рискует. Никто из наследников престола не осмеливался заглядывать сюда после...

— После чего? О ком вы говорите? Я — не ребенок, — напомнила я им.

— Не ребенок, но ты — дочь Рима и не должна приставать к отцу с ножом к горлу. — Отец говорил строгим голосом. Выражение его лица смягчилось, когда он взглянул на меня. — Кто правит в Египте, тот контролирует поставки зерна в Рим. Император все время относится с недоверием к Германику.

Я внимательно прислушивалась к беседам о политике, которые велись вокруг меня. И сейчас я с нетерпением ждала, что дальше скажет отец. Но он молчал. В наступившей тишине я осмелилась спросить, понизив голос:

— Но это еще не все. Я знаю. Так о ком вы говорите?

Ответила мама:

— Об Антонии. Марке Антонии, дедушке Германика.

Я кивнула:

— Он управлял империей вместе с Августом. Да?

— В течение некоторого времени, — снова заговорил отец. — Пока его не обольстила египетская... любовница.

— А я слышала, здесь его считают ее супругом, — заметала мама.

— Антоний покрыл себя позором, поскольку отрекся от богов наших предков и был рядом, когда ее возвели на трон.

— Все это уму непостижимо, — согласилась мама. — Как можно было забыть Рим, пожертвовав всем?

Я промолчала, вспомнив взгляд жрицы. Я заметила в нем манящий огонь свободы, неведомой мне, почувствовала возможность избавиться от ограничений, налагаемых принадлежностью к знати. Этим взглядом она обещала приключения, какие мне и не снились.

Мама никогда раньше не брала меня на рынок рабов. Сейчас я понимаю почему. Смрад там стоял невыносимый. Многие охваченные страхом рабы перепачкали своими нечистотами одежду и солому под ногами.

— Какая мерзость! — пробормотала мама, приподняв подол столы. — Ни одна римлянка или римлянин не позволили бы себе такого. — Она дала мне хрустальный пузырек с духами: — Вот, нюхай и не отходи от меня ни на шаг.

Держа у носа пузырек, я шла за мамой от одной группы рабов к другой. Зловоние — лишь часть потрясшего меня. Отовсюду доносились крики, брань, вопли. Рабы были цепями прикованы за шею к столбам. Некоторые неистовствовали и ругались, хотя в их глазах я видела страх. Более пожилые стояли спокойно, но выглядели они болезненно. Кто их купит? Мама потянула меня за руку, когда мы проходили мимо рабыни, прижимавшей к себе троих малолетних детей. Все они плакали.

— Ужасно, мама! Такое я не могла себе даже представить.

— Не буду делать вид, что это не так, — согласилась она. — Скоро у тебя будет свой дом, и тебе придется вести хозяйство. Пора знать, что и как. Ты смотри внимательно. Нам надо подыскать кого-нибудь вместо старой Присциллы. На следующей неделе состоится званый обед.

Я огляделась. Никто не привлекал моего внимания. И вдруг среди трясущихся и плачущих мужчин и женщин я увидела стройную девушку, вызвавшую у меня интерес:

— Как насчет той?

Мама, махнув рукой, подозвала работорговца, стоявшего поодаль. Он быстро дал купчую на девушку.

— Юная госпожа сделала хороший выбор. Сегодня Рахиль лучшая из лучших.

Мама повернулась к нему спиной и нахмурилась, начав читать купчую.

— Рахиль, говоришь? Этих торговцев только слушай. Здесь написано, что она свободно говорит по-гречески и на латыни, а ее отец был советником у Ирода Великого. Она старше тебя, Клавдия, всего на четыре года, а ее продавали уже три раза. Интересно знать почему.

Я внимательно посмотрела на красивое умное лицо девушки, и мне понравились ее ясные карие глаза, длинноватый нос и пухлые губы, на них играла озорная улыбка.

— Может быть, ей просто не везло.

— Мне кажется, у нее маловато силенок, — сказала мама и отвернулась.

На лице рабыни отразилось разочарование.

— Скорее всего она голодна, да и только, — попыталась я убедить маму. — Я думаю, с приготовлением званого обеда она справится.