Антуанетта Мэй - Жена Пилата, или Тайна прокуратора

— В Тиверии нет храма Исиды, но есть другой храм, где служат жрицы. Они могли бы хорошо понять госпожу Мириам. Может быть, они могли бы даже помочь.

— Ты говоришь — жрицы? — не поверила я. — Здесь поклоняются богине? Все в этих землях такое патриархальное, такое немилосердное.

Рахиль жестом дала мне понять, чтобы я говорила тише.

— Анна, наша новая кухарка-сирийка, рассказала мне о храме очень древней богини. Многие поклоняются ей. Я отведу вас туда завтра. Лучше, чтобы господин ничего не знал. — Она показала на триклиний: — Он ждет вас там.

Когда я вошла в комнату, Пилат полулежал на кушетке и нахмурившись читал свиток.

— Опять неприятности? — спросила я и присела рядом с мужем.

Он взял бокал с вином, стоявший перед ним на столе, инкрустированном слоновой костью.

— Времена теперь неспокойные. Варавва и его сикарии скрываются в горах.

— Кинжальники! — вспомнила я о разбойниках, пользовавшихся короткими изогнутыми кинжалами, от названия которых эти убийцы получили свое прозвище. — Мне казалось, что ты схватил Варавву.

— Да, однажды он попался нам в руки, но потом убежал. Такого больше не произойдет. — Пилат погладил меня по плечу, словно пытаясь успокоить. — Он у меня еще повисит на кресте, уж я об этом позабочусь. А мы, пока все не утихнет, останемся здесь.

— А еще демонстрации проводились?

Пилат снова нахмурился:

— Люди возмущены тем, как Ирод обошелся с тем зелотом.

— Ничего удивительного. — Забуду ли я когда-нибудь отрубленную голову с застывшими в ужасе большими глазами, лежавшую в крови на серебряном блюде? — Говорят, что Иоанн Креститель был хорошим человеком.

Пилат согласился:

— Он разделял радикальные взгляды, но не представлял никакой угрозы. Один из мнимых мессий, которые появляются ниоткуда, баламутят евреев, действуют на нервы раввинам и доставляют мне лишние неприятности. Им несть числа, и за всеми не уследишь. — Пилат невесело засмеялся. — Он прославился как пламенный оратор и окунал людей в воду, обращая их в приверженцев своего направления иудаизма.

— Едва ли за это полагается смертная казнь.

— Ирод проявил слабость, пойдя на поводу у этих женщин. И у него плохие советчики. Меньше всего нам нужно здесь жертвенное лицедейство. Ему придется это уяснить. Ирод ведет себя как ребенок, а не представитель Рима.

— Кстати о детях... — Я кивнула на Марцеллу, стоявшую в дверях с широко открытыми глазами.

Мы прекратили разговоры об отрубленных головах.

На следующее утро мы с Рахилью отправились в город в паланкине. Когда мы добрались до центра, она отдернула полог и стала смотреть по сторонам. Я опять не могла не восхищаться красотой Тиверии с ее помпезными статуями и великолепными нимфеями. Мы повернули за угол, и я увидела статую императора, возвышающуюся над нами. Я поморщилась вопреки своей воле. У, злыдень!

— Давайте выйдем здесь и оставим паланкин, — предложила Рахиль.

— Ты делаешь из этого такую тайну. — Я подала знак носильщикам остановиться.

— Анна сказала, что храм находится у подножия холма недалеко от того места, где стоит памятник Тиберию, — сказала Рахиль, когда один из носильщиков помог нам выйти из паланкина.

Мы пошли по извилистой улице, повернули за угол, и перед нами оказалось красное строение с позолоченными колоннами.

— Чей это храм? — поинтересовалась я, но Рахиль только загадочно улыбнулась и стала подниматься по мраморным ступеням.

Мы оказались в полутемном преддверии храма, освещенном только одной лампой, источавшей благовоние. Дальше мы прошли в помещение, от убранства которого захватило дух. Сотни свечей освещали фрески на стенах, мозаичные полы и десятки скульптур, изображавших странную богиню, которую я никогда не видела раньше.

— Кто это? — спросила я, удивленно посмотрев на Рахиль.

— Астарта, или Ашторет. Это не Исида, но очень похожа на нее. Астарта — божественная женщина, дарующая плодородие и плодовитость.

Я обвела взглядом все вокруг.

— Астарта, — повторила я, наслаждаясь звучанием этого имени. Широкие бедра как признак плодовитости, большие груди, пухлые губы. Я вспомнила священников с тонкими губами, служивших Яхве, рыбаков на пирсе в Магдале, отказавшихся даже говорить о Мириам. — Трудно даже представить себе, что такая дородная богиня может находиться здесь.

— Раввины и пророки веками пытались извести Астарту, но им с ней не сладить. Даже Соломон построил для нее храм.

— Наверное, это произошло сотни лет назад, — заметила я,

Рахиль пожала плечами:

— Этот храм построен совсем недавно. В стране земледельцев и пастухов плодородие и плодовитость — это все.

— Я думаю, дело не только в этом. — В памяти ожили смутные воспоминания того, что сказала Мириам много лет назад: «Для них радость — доставлять удовольствие другим». — Разве мужчины не поклонялись Ашторет, предаваясь любви? Разве они не платили за эту любовь?

Рахиль кивнула:

— Жрицы Ашторет — это священные проститутки.

— Они занимаются проституцией? — недоуменно спросила я.

— Именно так. Только это слово не совсем подходит к нам, — услышала я мягкий женский голос за спиной. — Мы, служительницы Ашторет, отдаем свои тела, но наш жизненный путь остается духовным.

Женщина в синем одеянии вошла тихо и сейчас стояла рядом со мной перед алтарем. Хотя ее длинные волнистые волосы убелила седина, под полупрозрачным платьем угадывалась стройная, крепко сложенная фигура.

— Меня зовут Ева. Я — верховная жрица храма Ашторет. Могу ли я вам чем-то помочь?

— Как я понимаю, здесь в основном помогают мужчинам.

Ева улыбнулась:

— Вы удивитесь, но женщины тоже приходят сюда молиться и делают пожертвования. — Она кивнула в сторону двух приделов с алтарями, уставленными круглыми лепешками. — Их только сегодня принесли прихожанки, чтобы получить благословение Ашторет. Одни хотят иметь или удержать возлюбленного, другие — забеременеть.

Я внимательно посмотрела на жрицу, пытаясь угадать ее возраст. Гладкая, ухоженная кожа, но при ярком освещении видны тонкие морщины вокруг век и губ. В умных глазах — затаившийся юмор. В какой-то момент я подумала о своей матери.

— Я служила богине двадцать пять лет, — сказала она, словно отвечая на немой вопрос.

— Можно сказать, вы хорошо пожили.

— Очень хорошо, — согласилась она, поправляя бархатцы на алтаре. — Служение богине может продолжаться год или всю жизнь. Это решать нам. Некоторые из нас обзаводятся детьми и растят их здесь, в храме. Многие жрицы — дочери жриц.

Ее слова глубоко поразили меня. Они шли вразрез со всем, что я видела в Иудее и Галилее. За исключением Иродиады — ее едва ли можно принимать в расчет — жизнь женщин казалась по большей части обусловленной традициями, давным-давно установленными мужчинами и все еще упорно ими навязываемыми.