Пьер Понсон дю Террайль - Бал жертв

— Снимите с него платок!

Когда сняли платок, Курций, ни жив, ни мертв, бросил вокруг себя испуганный взгляд. Он был в погребе, который не могла осветить одна свеча. Его окружали три человека с черными лицами. В углу погреба стоял стол, на котором находились перья, бумага и чернила. Каждый из троих был вооружен кинжалом. Напротив себя Курций приметил отверстие, в которое врывался сырой воздух, в этом отверстии качалось что-то зловещее. Один из троих подошел к этому отверстию, тронул в нем что-то, и тогда опять поднялся шум, тот зловещий шум, который так испугал Курция. Один из трех незнакомцев сказал Курцию:

— Мы тебя бросим под это мельничное колесо и сделаем из тебя славную муку.

Курций упал на колени и начал реветь от страха.

Три человека с черными лицами как будто наслаждались видом этого палача, сделавшегося жертвою, потом один из них, как будто повелевавший другими, сказал Курцию:

— Встань и отвечай!

Голос был повелительный и произвел на Курция какие-то чары. Он встал и сказал плачущим голосом:

— Убейте меня сейчас, но не заставляйте страдать.

— Ты хочешь, чтобы мы над тобою сжалились? — с насмешкой сказал незнакомец.

— О! Вы не убьете меня таким образом, — умолял Курций, смотря на вертящееся колесо с непреодолимым ужасом.

— Жалел ли ты о ком-нибудь?

Курций пытался вооружиться смелостью.

— Я никогда не делал зла, — сказал он.

— Ты не посылал на гильотину аристократов?

— Пощадите! Пощадите! — лепетал Курций.

— Щадят только тех, кто готов раскаяться!

— Я раскаиваюсь… Мои добрые господа… Я раскаиваюсь…

Черный человек начал смеяться и толкнул Курция к колесу. Курций вскрикнул от испуга.

— Отвечай на мои вопросы! — приказал ему черный человек.

— Что вы хотите знать?

— Куда ты ехал, когда тебя схватили?

— В Оксерр.

— С какой целью?

— Я вез приказания генерала.

— Солероля?

— Да.

— И ты хочешь, чтобы над тобою сжались, когда ты друг подобного негодяя!

— Я раскаиваюсь, мои добрые господа.

— Какое доказательство ты нам дашь?

— Я не увижусь больше с Солеролем.

Черный человек пожал плечами.

— Этого не довольно, — сказал он.

— Чего вы еще хотите?

— Ты должен ему изменить.

Говоря таким тоном, незнакомец толкнул Курция к колесу; тот отвечал с покорностью:

— Я сделаю, что вы захотите.

— Ну, становись туда.

Черный человек указал ему на стол, на котором находились перья, чернила и бумага.

— Пиши.

— Кому?

— Солеролю.

Курций так был испуган колесом, все вертевшимся и готовым его раздавить, что не мог не сделать то, чего от него требовали. Он взял перо и стал ждать. Черный человек продиктовал: «Оксерр, 17 января».

— Но мы не в Оксерре, — сказал Курций.

— Пиши.

Курций покорился и написал «Оксерр». Черный человек продолжал диктовать:

«Гражданину бригадному начальнику Солеролю.

Я нашел оксеррский гарнизон, мало расположенным повиноваться мне. Гарнизон отказывается следовать за мною, если вы не выедете на встречу. Я прошу вас тотчас присоединиться ко мне в Оксерре. Брюле, который доставит к вам это письмо, сообщит вам подробности».

Курций написал все это и подписался.

— Хорошо, — сказал ему черный человек, — на сегодня ты спас свою жизнь.

— Вы меня прощаете?

— На время.

— А! Вы не возвратите мне свободу?

— Нет.

Курций был не так испуган, потому что колесо мельницы остановили, но все-таки он продолжал недоверчиво смотреть на окружавших его людей.

— Вот твоя тюрьма… По крайней мере пока. Здесь немножко сыро, но вспомни пленников в Аббатстве.

Эти слова, произнесенные ироническим тоном, не могли успокоить Курция.

— Тебе скоро дадут товарища, — сказали ему опять.

— Солероля? — спросил он, дрожа.

— Его.

Черный человек сделал знак своим товарищам, которые вышли из погреба, и сам пошел на ними, оставив в погребе Курция. Он услыхал, как заперлась дверь и как заскрипели запоры. Оставшись в темноте и в безмолвии, он начал размышлять, и мало-помалу к нему возвратилось хладнокровие.

— Может быть, я напрасно забыл поставить в моем письме точки и запятые, — пробормотал он.

Чтобы понять объяснение этой таинственной фразы, надо последовать за Машфером, это он выпачкал себе лицо и продиктовал письмо. Брюле ждал его, сидя на пороге мельницы.

— Вот письмо, — сказал ему Машфер.

— Его надо нести в Солэй?

— Да, но не надо появляться там раньше, чем наступит ночь, чтобы создалось впечатление, будто ты воротился из Оксерра.

— Это гораздо лучше, потому что вечером Солероль всегда пьян и Сцевола также, а когда Солероль пьян, то он сердится.

— И ты думаешь, что он поедет, когда рассердится?

— Сейчас же, говоря, что он хочет всех расстрелять.

— Прекрасно! Но так как он не может ехать верхом, то как же он это сделает?

— У него есть старая карета, в нее запрягут трех лошадей и поскачут к Оксерру.

— Ты ручаешься за это?

— О! Как будто бы уже Солероль был у нас в руках.

— Где ты назначаешь нам свидание?

— На том самом месте, где Заяц напал на Курция. Он вас отведет.

Брюле закурил трубку, взял ружье и ушел.

— Я успею еще и убить зайца, — сказал он сам себе.

И в самом деле, фермер пошел дальнею дорогою, убил зайца и двух бекасов и пришел в Солэй гораздо позже сумерек. Он не ошибся: Солероль и Сцевола плотно поужинали и сделали честь погребу замка; они были пьяны, и Солероль сделался откровенен. Он курил у камина в большой зале, где был накрыт стол. Солероль говорил:

— Видишь ли, мой бедный Сцевола, женщины, если все сообразить, погибель для мужчин. Не счастливее ли мы после отъезда моей жены?

— Да. Но ты слишком часто говоришь о Лукреции.

— Лукреция! Лукреция! — пробормотал Солероль, и глаза его засверкали.

— Поверь мне, давай не будем говорить о ней сегодня.

— Почему так?

— Потому что у нас есть другое дело.

— Ты думаешь?

— А роялисты?

— Ах, да!

— Ты о них забыл?

— Нет, я их всех перевешаю.

— Я нахожу, что Курций слишком долго не возвращается из Оксерра.

— Он говорил речь.

— На это ты можешь рассчитывать.

— Муниципалитет задал ему пиршество…

— И он напился…

— Совсем нет, граждане, — сказал голос на пороге залы. Это пришел Брюле.

— Как! — сказал Солероль. — Ты воротился один?

— Да.

— А Курций?

— Он в Оксерре. Это он меня послал.

— Что же он делает в Оксерре?

— Произносит речь.

— Кто бы сомневался, — сказал Сцевола.

— Речь неловкую, — прибавил Брюле, поставив свое ружье в углу у камина.

— Что же в этой речи?..

— Он хотел засадить в тюрьму несколько сот человек.

— Верно, много аплодировали? — спросил Солероль.