Пьер Понсон дю Террайль - Бал жертв

— А! Ты должен умереть на этот раз! — закричал Брюле.

Он схватил нож, который все трое оспаривали попеременно, но Лукреция остановила его руку.

— Нет! — сказала она. — Не надо лишать эшафот добычи!

Что же сделалось с Курцием? Он остался в погребе на мельнице. Прошел час; в этот час несчастный перешел через все степени отчаяния, через весь ужас неизвестности. Что хотели с ним сделать? Ему обещали жизнь, чтобы заставить его написать письмо, которое должно было заманить Солероля в засаду. А потом? Потом, вероятно, с ним поступят без всякого милосердия, так как он был немилосерден к роялистам. Потом его казнят каким-нибудь страшным и таинственным образом, а если и оставят жизнь, то, наверно, страшно изуродуют. Как этот человек, который сам был безжалостен, мог верить милосердию? Притом Курций, по зрелым размышлениям, понял, что, написав свое письмо без точек и запятых, он сам подписал свой смертный приговор. Предупрежденный Солероль поспешит ли к нему на помощь? А когда он подоспеет, не будет ли слишком поздно?

Курций начал ходить по своей темной тюрьме, как хищный зверь беспрестанно вертится в клетке, все надеясь найти выход. Время текло медленно. Курций вспомнил, что у него есть часы, бывшие тогда в моде и называвшиеся часами с репетицией. Он привел в движение пружину, и часы пробили восемь. Тогда Курций сказал себе:

— Люди, во власти которых я нахожусь, верно, ждут Солероля по дороге из Солэя в Оксерр. Если бы я мог выйти отсюда!

С этой минуты мысль, овладевающая всеми пленниками и передающаяся словом побег, овладела умом Курция.

В виду неизбежной смерти Курций был слаб, он упрашивал, умолял, плакал, дрожал. Когда он начал думать о том, как бы возвратить свободу, к нему почти возвратилось мужество. Выйти из погреба, увидеть звезды, подышать воздухом сделалось преобладающею мыслью Курция.

Но как выйти? Он ощупал стены и везде находил гладкий сырой камень. Он дошел до двери и прислонился к ней, стараясь раскачать ее своими бычачьими плечами, но дверь сопротивлялась, тогда он воротился к отверстию, из которого было видно страшное мельничное колесо. Порыв холодного воздуха бросился ему в лицо, и плеск воды ясно донесся до его ушей. Курций осмелился высунуть голову в отверстие, свет блистал в десяти футах над ним. Это был переломленный отблеск лунного луча. Тогда Курций сказал себе:

— Колесо остановлено. Если бы я мог спуститься до воды, я так хорошо плаваю, что мог бы выпутаться из беды.

Курций стал приискивать средство добраться до воды. Глаза его, мало-помалу привыкнув к темноте, наконец размерили расстояние. Он рассчитал, что колесо имело футов восемнадцать в диаметре и что, следовательно, оно находилось в двенадцати футах от воды. Он сказал себе:

— Если я прыгну, падение моего тела наделает шума… Надо спуститься, но каким образом?

Он осмелился дотронуться до колеса, колесо было надежно закреплено. Тогда инстинкт свободы заставил сделать этого человека дело неслыханное: он, сейчас дрожавший перед смертью, начал с нею страшную борьбу; он прицепился к одному из зубцов колеса и поставил ногу на нижний зубец. Чтобы понять опасность, которой подвергался Курций, надо подумать, что если бы тяжесть его тела — а Курций был толст и тяжел — привела колесо в движение, то он был истерт, как зерна пшеницы, однако Курций осмелился. Он спустился вдоль колеса, останавливаясь на каждом зубце, чтоб собраться с мужеством и заглушить ужасное биение своего сердца. Наконец ногам его сделалось холодно, и они опустились в воду. Тогда Курций выпустил из рук колесо, исчез на минуту, возвратился на поверхность и начал плыть. Он был в узком кагале, и перед ним светился лунный луч. Это происходило в январе, вода была ледяная, но Курций хотел жить, Курций хотел быть свободен, и если он был дурной всадник, зато превосходный пловец. Он скоро выплыл в Ионну и оставил мельницу позади себя. Там все было тихо и темно. «Там нет никого или все спят», — подумал Курций. Он уцепился за траву и вышел на берег. Только сейчас он начал дрожать, но он был свободен, ночь была тиха, берег пуст, и его враги полагали, что он находится в погребе. Курций высушился, как мог, валяясь в траве, потом стал осматриваться. Мельница находилась на левом берегу Ионны, а он вышел на правый берег, следовательно, он был в Нивернэ. Осматривая оба берега, он увидел черную точку между ивами, шагов на сто впереди; это была лодка, одна из тех плоских лодок, которые называются барками и управляются шестом. Барка была на противоположном берегу от Курция, но Курций бросился вплавь и сел в лодку. Ножом, который был у него в кармане, он отрезал веревку лодки. Река была очень быстра в этом месте. Курций пустил лодку по течению, а шестом удерживал ее на середине. Куда он ехал — он сам этого не знал. Ему было только известно, что Ионна спускается до Шатель-Сансуара, большого местечка. А в то время фермы и деревни могли давать убежище роялистам, но городки и местечки имели муниципалитет, и патриоты находились там в большом числе. Курций сказал себе после минутного размышления: «Я через час приеду в Шатель-Сансуар и там явлюсь к властям, потому что дураки, арестовавшие меня, забыли снять с меня трехцветный шарф, взять бумаги, находящиеся в моих карманах, и кожаный пояс, в котором находятся мои деньги и мой патент чрезвычайного посла военного министра».

Барка быстро неслась. Курций устраивал в голове планы кампании. Он сказал себе опять: «Когда Солероль получил мое письмо, он должен был быть пьян, по обыкновению. Тогда он не обратил внимания на то, что в письме нет ни точек, ни запятых. В таком случае он, очертя голову, дался в обман. Роялисты захватили его в плен. Это происшествие, ужасное, если бы я сам оставался в плену, сделается для меня счастьем: я приму начальство вместо него, истреблю роялистов и сделаюсь первым гражданином Республики! Я хорошо делаю, что еду в Шатель-Сансуар, а не возвращаюсь в Солэй».

Рассуждая таким образом, Курций услышал отдаленный шум на левом берегу реки. Он наклонился через край барки, приложившись ухом к воде, которая, как известно, имеет свойство отражать звуки, и прислушивался внимательно и безмолвно. Этот шум был топотом нескольких лошадей. Он приподнялся и отенил глаза рукою. Что-то черное двигалось вдали. В то же время голос закричал:

— Кто идет?

Курций остановил лодку.

— Именем закона, кто идет? — повторил голос, сделавшийся повелительным.

Курций не сомневался более, что имеет дело с жандармским патрулем.

— Да здравствует Республика!

Потом толкнул барку к черной группе, видневшейся при лунном сиянии, и соскочил на берег, оставив лодку в тине и в высокой траве. Тогда группа подъехала к нему, и Курций узнал трех жандармов верхом.