Пьер Понсон дю Террайль - Бал жертв

— Но генерал подвергался большой опасности.

— Тем хуже для него.

— Гражданин мэр, берегитесь!

— Еще один совет, — холодно продолжал Бернен, — теперь полночь, вы озябли, ложитесь спать, вот в этом алькове.

— Вы отказываетесь повиноваться мне?

— Нет, но я не обязан вам повиноваться, я уже не мэр.

— Я возвращаю вам вашу должность.

— Не сегодня. Я слишком устал, я был на охоте целый день.

Курций приметил, что он ничего не добьется от Жана Бернена, и решился покориться необходимости.

— О! Завтра я хочу быть мэром.

— И вы соберете национальную милицию?

— Да.

— И вы пойдете со мной?

— На край света.

— Мы пойдем на рассвете?

— Если вы хотите.

Курций лег, не раздеваясь. При помощи вина он проснулся только в девять часов утра. Барабанный бой раздавался под его окном. Курций отворил окно и увидел национальную гвардию под ружьем. Человек с желтыми волосами вполголоса разговаривал с Жаном Берненом. Лицо Жана Бернена сияло радостью. Возле национальной милиции восемь жандармов разъезжали на лошадях.

— Гражданин комиссар, — закричал Жан Бернен, на котором были мундир французского гвардейца и каска пожарного, — вас ждут.

— Да здравствует комиссар! — закричала национальная милиция.

Маленькая армия отправилась в путь к замку Солэю, где, без сомнения, бригадный начальник Солероль был пленником; Жан Бернен бормотал:

— Они предупреждены… Я выиграл десять часов, которые были мне нужны.

Что происходило на мельнице после побега Курция, это мы объясним в нескольких словах.

Незнакомцы, заперев его в погребе, воротились в кухню. Там Машфер смыл с лица сажу, к великой радости Ланж, которая расхохоталась.

— Ах, друг мой! Знаешь ли, что ты был ужасен, — сказала она, — и я чуть было не разлюбила тебя.

Машфер нежно пожал ей руку.

— Какая у тебя странная идея, мой прелестный ангел, — сказал он, — любить такого беднягу, как я.

— Ах! Милый друг!

— Изгнанного роялиста… Человека, обреченного на эшафот…

Ланж сделалась серьезной, склонила голову, и Машфер увидел слезы в ее глазах.

— Бедная Ланж! — сказал он.

Но она приподняла голову и начала улыбаться.

— Неужели ты думаешь, — возразила она, — что такая женщина, как я, может любить человека совершенно счастливого? Нет, друг, любовь истинную, любовь пылкую может внушить только такой человек, как мой обожаемый Машфер. Ведь ты храбр, смел, предан!

— Но я рискую головой, дитя мое.

— Она не упадет.

— А если?

— Я останусь жива, чтобы отомстить за тебя, а когда отомщу, сумею умереть, чтобы соединиться с тобою.

Молодая женщина говорила с лихорадочным энтузиазмом. Машфер долго сжимал ее в объятиях; потом сказал ей:

— Мы выиграли первую партию. Дай Бог, чтобы и вторая партия была наша!

Ланж взяла его за руку и сказала:

— Пойдем на берег воды и поговорим.

Они вышли из мельницы и пошли по берегу реки, обрамленной высокими тополями.

— Ты еще не понимаешь моего плана — не правда ли? — спросил Машфер.

— До сих пор я поняла только одно, — отвечала Ланж, — что мое место с тобою, и вот я приехала.

— Благодарю!

— Однако я уже говорила тебе в Париже, — прибавила она печально, — что час торжества далек, и если он пробьет…

— Он пробьет, я ручаюсь в этом!

— Но когда?

— Может быть, через неделю… Вандея и Бретань в огне… На востоке зреет восстание, центр кипит, юг восстанет, как один человек…

— Ах, бедный друг! — прошептала Ланж, — да услышит тебя Господь.

— Мои мечты осуществятся, клянусь тебе!

— Да, если этот человек, с бледным челом, с пылким взором, о котором я говорила тебе однажды, этот двадцатипятилетний генерал, от одного имени которого Франция начинает дрожать, не заставит ее преклонить колено под своею шпагою.

Машфер нахмурил брови и промолчал.

— Но что же ты хочешь сказать? — продолжала Ланж.

— Наша маленькая армия увеличивается каждый день.

— Да, но достаточно будет нескольких полков, чтобы рассеять ее.

— Наш противник, может быть, в эту ночь сделается нашим пленником.

— Ты говоришь о Солероде?

— Да, о нем.

— Но Солероля заместят.

— Прежде чем Директория успеет дать ему преемника, мы овладеем всей страной.

— Ты надеешься захватить Солероля?

— Записка, которую я заставил Курция написать, заманит его в западню. Ах! Какая удача, что ты смогла избавиться от Зайца.

— И купить его услуги — не правда ли?

— Если он нам не изменит, его услуги будут драгоценны.

— Зачем ему нам изменять? Ему будут платить щедро, как я обещала.

— Я не доверяю всем этим людям. Однако Брюле хочет отомстить Солеролю.

— Думаю, так оно и есть.

— И если он останется нам верен, он может много сделать для нашего дела.

— Разве этот человек имеет здесь большое влияние?

— Огромное.

— Итак, нынешнюю ночь…

— Солероль будет в наших руках.

— Что вы хотите с ним сделать?

— Во-первых, он будет заложником.

— А потом?

— Потом, — отвечал Машфер серьезным и торжественным голосом, — правосудие пойдет своим чередом.

— Вы его убьете?

На губах Машфера появилась ужасная улыбка, обнажившая его зубы, белые и острые, как у плотоядного зверя.

— Этот человек подвергнется страшному наказанию, — сказал он.

Ланж не могла удержаться от трепета.

— Это гиена, это чудовище! Он не имел сострадания ни к кому.

— И никто не будет иметь сострадания к нему.

Когда Машфер произносил эти слова, бывшие приговором бригадному начальнику Солеролю, к нему подошел мельник.

— Что ты хочешь? — спросил Машфер.

— Я пришел узнать, что делать с этим человеком?

— С каким?

— Который сидит в погребе.

— Надо там оставить его.

— Умереть с голода?

— Нет, — отвечал Машфер, — но ему не худо почувствовать боль в желудке.

— Когда мне отнести ему есть?

— Сегодня к ночи.

Машфер и Ланж воротились на мельницу. День прошел, настала ночь. Но в этот день сделали многочисленные приготовления, приготовления таинственные, которые показывали близкий отъезд. Два товарища Машфера ушли в своих костюмах сплавщиков в Мальи и привели оттуда лошадей якобы для того, чтобы вести бичевой паром с лесом, как говорили они. Третий лил пули и приготовлял порох. Мельник остановил колесо своей мельницы и отослал крестьянина, который приходил молоть муку.

Когда пробило девять часов на медных часах, находившихся на кухне, Машфер сказал Ланж:

— Нам надо расстаться.

— Расстаться! — вскричала она.

— Надолго… Или на несколько часов… Как ты желаешь.

— Что ты хочешь сказать?

— Хочешь разделить наши опасности, нашу странствующую жизнь?

— Хочу ли? Ведь я приехала для этого.

— Но, несчастная! Неужели ты хочешь оставить Париж, театр, эту толпу, которая аплодирует тебе каждый вечер?