Говард Фаст - Дорога свободы

Сигара Гранта потухла. Зажав ее между пухлыми пальцами, он давно уже не курил, а только смотрел на нее неподвижным, остановившимся взглядом. Затем медленно, тупо покачал головой.

— Я конченный человек, Гидеон.

— Вы президент.

— Да, еще на несколько дней.

— Достаточно, чтобы нанести им удар!

Грант устало проговорил: — Нет, Гидеон. Не могу. Устал. Кончено. Хочу домой, на отдых. Меня топили в помойных ямах, меня обливали грязью. Я хочу уехать домой и забыть.

— Вы не забудете.

— Может быть. Не знаю. Я не Соломон, я не претендую на непогрешимость. Я не просил, чтобы меня делали президентом. Я побеждал в сражениях, потому что не боялся риска. Но разве это то, что нужно президенту? Разве это значит, что я гожусь для их подлой, грязной, бесчестной политической игры?

— Сражения продолжаются, — сказал Гидеон.

— Да. Такие, в которых не видишь противника. В которых не видишь даже, кто сражается на твоей стороне.

— А когда Хейс усядется в это кресло, в котором вы сейчас сидите, и утопит всю страну в крови, будет вам сладок отдых?

— Да откуда вы это взяли? На основании каких таких фактов? Хейс республиканец, как я, как вы. Он законно избран президентом. Осточертели мне эти доморощенные Кассандры! Жизнь завтра не кончится. Америка тоже...

— Хорошо, — сказал Гидеон и встал.

— Вы уходите?

— Да.

— Что вы хотели мне сказать?

— Неважно. Все равно, это ни к чему.

— Чорт вас побери! — зарычал Грант. — Говорите! Сядьте, слышите?.. И говорите.

— Вы в самом деле желаете это знать?

— Перестаньте жеманиться, как примадонна. Выкладывайте.

— Хорошо, — кивнул Гидеон. — Хейса купили.

— Где у вас доказательства?

— У меня есть доказательства, — спокойно сказал Гидеон. — Можете вы меня выслушать?

— Я уже давно вас слушаю. — Грант снова раскурил сигару. Гидеон снова сел. Часы на столе показывали четверть четвертого.

— Для этого надо вернуться немного назад, — начал Гидеон. За окном все еще падал снег; пухлые белые хлопья таяли на стеклах. В кабинете президента становилось темно. Единственная лампа отбрасывала на стол желтый кружок света; в сумерках лицо Гранта казалось еще более усталым, еще более неясным. Дым от его сигары вплывал в световой круг, завивался кольцами, тянулся к лампе, взбегал вверх по ламповому стеклу.

— Помните конвент в Южной Каролине? — сказал Гидеон. — Это было девять лет тому назад.

— Помню.

— С этого, собственно говоря, началась реконструкция. Я заседал в конвенте. Через два года меня выбрали в Сенат штата, а пять лет тому назад в Конгресс. Поэтому я могу говорить с некоторым знанием дела. Этот термин — «реконструкция», которым принято обозначать все, что происходило на Юге начиная с 1868 года, — это слишком общее понятие. Оно лишено смысла. Дело было не только в реконструкции и даже не в возвращении мятежных штатов в лоно Союза. Все это я уже говорил в Конгрессе много раз за эти пять лет. Сейчас говорю, очевидно, для истории, так как считаю, что пройдет еще очень много времени, прежде чем негру, как представителю своего народа, доведется сидеть в этом кабинете и вести беседу с президентом Соединенных Штатов.

Грант стряхнул пепел с сигары; тень совсем скрывала его лицо.

— Что такое реконструкция? Чем она была? Чем она должна была быть? Почему она потерпела крушение? Я ставлю эти вопросы перед вами, потому что вы единственный человек, который может ее возродить и тем уберечь страну от несчетных страданий и бедствий, угрожающих ей в будущем.

— Продолжайте, Гидеон, — проговорил Грант.

— Реконструкция была началом нового и гибелью старого. Всего каких-нибудь полтора десятка лет тому назад рабовладельческий строй в лице крупных плантаторов, носителей феодального принципа, глубоко чуждого американскому народу, выступил на борьбу с намерением завоевать и подчинить себе всю страну. Необходимо было его уничтожить — или он уничтожил бы демократию. Его и уничтожили, и в процессе этого уничтожения негры получили свободу. Продолжать?

— Продолжайте, — сказал Грант.

— Хорошо. Кончилась эта ужасная война, и началась реконструкция, которая, по существу дела, была экзаменом на демократию, проверкой, могут ли освобожденные негры и освобожденные белые, — ибо белый бедняк до войны тоже был рабом, не лучше негра, — могут ли они жить я работать вместе и вместе строить новую жизнь. Я считаю, что Юг этот экзамен выдержал, что демократия была там осуществлена — да, несмотря на все промахи и ошибки, нелепые выходки, дурачество и бахвальство, это была демократия! В первый раз за всю историю нашей страны негры и белые общими усилиями создавали на Юге демократический строй. Доказательства налицо: школы, фермерские хозяйства, справедливые суды, подрастающее поколение грамотных, бодрых духом людей. Но все это далось нелегко и не было доведено до конца; ибо плантаторы в ответ организовали целую армию, многотысячную армию мерзавцев в белых рубашках. Они и не думали складывать оружие. Они сами признавали, господин президент, что только благодаря присутствию на Юге федеральных войск там удается сохранить порядок. Так вот я вам говорю: как только Рэзерфорд Б. Хейс вступит в исполнение обязанностей президента, войска будут выведены — и Клан начнет действовать. В той или иной форме, но он начнет действовать повсюду, — и тогда водворится такой террор, какого у нас еще не бывало, — убийства, погромы, поджоги, грабежи, — пока не будут вырваны с корнем последние ростки той демократии, которую мы насаждали. Мы будем отброшены на сто лет назад, а для наших детей и внуков это означает бесчисленные страдания и гибель...

Голос Гранта прозвучал глухо, словно откуда-то издалека:

— Даже если все это правда, Гидеон, — а я в этом далеко не уверен, — то что же делать? Вечно держать войска на Юге?

— Не вечно. Еще десять лет, пока не подрастет новое поколение негров и белых» наученное работать вместе и стоять друг за друга. Тогда уже никакая сила на земле не отнимет у нас то, что мы построили.

— Не могу этому поверить, Гидеон. Ни вашим обвинениям против Хейса, ни вашим сказкам о могуществе Клана. Сейчас 1877-й год.

— Вам нужны доказательства, — сказал Гидеон. — У меня есть доказательства. — Он вынул из кармана какие-то бумаги и разложил их на столе в светлом кружке от лампы. — Вот статистика последних выборов. В первом туре голосования за Тилдена подано 4300000 голосов, за Хейса 4 036 000. Это мошенничество номер первый. Я утверждаю, что на Юге, по крайней мере, еще полмиллиона негров и белых голосовали за республиканские списки выборщиков, но их бюллетени были уничтожены, фальсифицированы, выброшены из счета. Нет, доказать это я не могу; но зато потом я докажу кое-что другое. Имейте немного терпения. Кстати сказать, совершенно неважно, кто из них получил большинство. Эти два молодца, Тилден и Хейс, стоят друг друга; оба продажны и служат наглядной иллюстрацией падения наших политических нравов. Оба слеплены из одной глины.