Борис Шелепов - Их было трое

— Нарезай на малину, братцы!.. — крикнул он.

Знаур схватил вожжи, остановил лошадь. Других двоих, как ветром, сдуло с брички.

— Стой, стрелять буду! — скомандовал всадник в кожанке.

Горбун поднял руку с наганом, послышался двойной щелчок взводимого курка. Но выстрел громыхнул с другой стороны. «Как громко», — подумал Знаур, опустив руку с браунингом. Несколько секунд стоял ошеломленный.

Двое конных спешились, третий, в высоком шлеме, держал поводья лошадей. Широкоплечий осветил электрическим фонариком корчившегося на камнях преступника, поднял с земли его наган.

— Кажется, это армавирский бандит Клява… А ты кто такой? А ну, сдай оружие.

Последние слова относились к Знауру.

— Я? Я ваш… красный… Они меня везли казнить. Вот оружие, возьмите, дяденька…

— Кривенко! Садись с малым на подводу. Кляву положите туда же. Он, кажется, еще дышит. Дома разберемся, кто из них красный, а кто зеленый…

Человек в кожанке — особый уполномоченный ВЧК Григорий Иванович Северин — прибыл во Владикавказ по личному заданию Дзержинского. Балтийский матрос, Северин был один из тех, кто с первого дня основания ЧК работал рядом — плечом к плечу — с Феликсом Эдмундовичем и многому научился у своего руководителя.

Располагая большими полномочиями, Северин мог бы производить в городе повальные ночные облавы, вызывать сотни бойцов-чоновцев [42] Чоны — части особого назначения из комсомольцев и коммунистов, созданные в 20-х годах для ликвидации бандитизма. на розыск тайных штабов и вооруженных групп так называемого «Боевого союза возрождения России». О том, что на Кавказе, как на юге Украины, на Дону и Кубани, создавались такие организации по директивам ставки Врангеля, было хорошо известно в ЧК. Северин имел все основания поставить дело «на солидную ногу», создать большой аппарат, держать усиленную личную охрану, созывать многолюдные совещания.

Но не этому учил Феликс Эдмундович Дзержинский.

С первых же дней пребывания в городе Северин начал изучать людей, с которыми должен был работать. Он стал по очереди брать их на операции или для патрулирования по городу. Часто Северин заводил разговор с рабочими железнодорожных мастерских, с извозчиками, просто с прохожими. Бывал в окружкоме партии, о чем-то подолгу беседовал с секретарями и рядовыми партийными работниками. Иные сотрудники областной ЧК удивленно говорили друг другу: «Работа строго конспиративная, под тремя замками сидишь и то оглядываешься, а наш начальник во все дыры лезет, со всеми разговаривает. Странно!..» Подобные речи быстро обрывались, потому что особый уполномоченный часто приходил с операций не с пустыми руками. И с каждым днем контуры дела о существовании вооруженных групп «возрожденцев» и их центра все больше прояснялись.

В облчека стали заходить простые люди — рабочие, служащие, красноармейцы. Они сообщали о подозрительных элементах, о тех, кто произносил враждебные тосты в кабаках и ресторанах. Иногда жители города приносили найденные на улице листовки с текстом земельного «декрета» барона Врангеля. Изучая все это, Северин и его помощники Тембол Саламов и Аршавель Гогоберидзе нередко нападали на верный след.

Как-то патрули принесли сверток с листовками, в котором оказалась фотография машинистки ЧК, Зои Федоровны, сделанная лет шесть-семь назад. Патрульные доложили, что сверток кто-то бросил им прямо под ноги возле городского парка…

Иногда случалось, что «на ловца зверь бежал». Так однажды вечером Северин один, без бойцов-чекистов, прогуливался по городу; забрел на маленькую улочку, тянущуюся мимо фруктового сада. Вдруг до его слуха донесся тихий взволнованный женский голос. Его перебивал мужской «деревянный» баритон. Григорий Иванович замедлил шаг. Говоривших не было видно, но казалось, что они стоят по ту сторону стены или в какой-то нише. Ночь была звездная, но темная.

— Я и так стараюсь каждый день заходить к ней, но она очень замкнута и молчалива, — говорила женщина. — Вчера она просила меня сшить ей кофточку. Говорит, начальник приехал из Москвы — особый уполномоченный.

— Кто он? На какой квартире остановился? — спросил мужской голос.

— Я не спрашивала, — тихо ответила женщина.

— Мы должны знать все. От этого зависит судьба вашего отца, его жизнь. И не только — мы спасем Россию, помните…

— Я не могу… Мне противно… Не могу…

Где-то скрипнула дверь, голоса замолкли.

Григорий Иванович спрятался за угол и стал ждать.

— Ну, идите, — продолжал мужчина. — В следующий раз узнайте побольше о ее начальстве. И главное, о чем она там печатает на машинке, какие новости есть в чека… Все. Прощайте.

«Кто эта женщина? Вероятно, домохозяйка, у которой квартирует наша машинистка Зоя Федоровна… Сверток… Фотография…» — подумал Северин.

Из-за угла показался высокий мужчина и, озираясь, пошел по направлению к центру города. Григорий Иванович шел за ним на расстоянии шагов двадцати.

Неизвестный «спаситель» России вышел на людную улицу. Прежде чем он скрылся в толпе, Северин успел заметить на его лице черную креповую повязку, прикрывающую левый глаз.

Через два дня в ЧК пришел вольнонаемный служащий миссии международной организации Красного Креста и Полумесяца.

— Богдан Богданович Злыдень, — представился он Северину.

— Слушаю вас.

И старый чиновник рассказал о появлении подозрительного жильца во флигеле керакозовской усадьбы. Этот странный жилец выходит из дому тайком и только ночью, возвращается под утро. Особые приметы? Пожалуйста: черная повязка на левом глазу…

Северин пожал посетителю руку, попросил его о своем визите в облчека никому не говорить.

— Слово бывшего дворянина! — горячо сказал Богдан Богданович, кланяясь по-военному, одной головой.

В тот же вечер Григорий Иванович пригласил к себе помощников — Тембола и Аршавеля. Оба они высказали мысль, что за одноглазым нужно установить длительное наблюдение и не брать его, пока не раскроются все его явки.

— У нас нет времени для длительных наблюдений…

И особый уполномоченный решил арестовать одноглазого, но таким образом, чтобы не знала ни одна живая душа.

— Тогда мы никого не «спугнем», — заключил Северин. — Он будто бы заболел. С помощью этого человека попытаемся установить связи, будем посылать своих людей с его рекомендательными письмами и заданиями к исполнителям. Ясно, что это — не рядовой «возрожденец», а один из главарей…

— Разве есть такие данные? — спросил Тембол.

— Есть. Простой смертный заговорщик не стал бы интересоваться мной и тем, что печатается на машинке в облчека.

— Я ничего не понимаю, Григорий Иванович, — возразил Саламов.