Константин Масальский - Стрельцы [сборник]

С этими словами взял он за руку Емельяна и ввел его в круг.

Поправив рукавицы и сдвинув шапку набок, Емельян приосанился. Под звук песни начал он сначала притопывать ногами и приподнимать легонько правое плечо; потом, хлопнув в ладоши, подлетел к Анюте. Она начала отступать и отвернула от него голову, а он уже с другой стороны смотрит ей в лицо и манит ее к себе.

— Лихо пляшет! — говорили вполголоса некоторые из гостей.

Не выдержал Филимон. Поправив рукавицы, и он бросился в круг и начал прямо с присядки.

— Эк-ста чем хочет удивить! И я этак умею! — сказал Емельян и тоже пустился вприсядку.

Верно бы ни тот, ни другой не захотел уступить своему противнику в искусстве пляски, и, без сомнения, оба ратоборца легли бы на месте, если бы не кончилась песня, а вместе и пляска.

— Знатно! Исполать вам, добрые молодцы! — повторяли гости.

После пляски началась игра в горелки. Емельяну удалось поймать Анюту, и никто уже не мог их разлучить в продолжение целой игры.

Между тем Филимон, перестав давно играть, подошел к отцу Анюты, отвел его в сторону и сказал ему напрямик, что он сватается к его дочери.

— Не раздумывай долго, — говорил он, — ты уж меня не первый день знаешь. И изба у меня новая, и коровы у меня, и лошадь, и деньга водится — чего же тебе еще больше? Уж лучше жениха и не сыщешь! Я и тебя, коли будешь мой тесть, выведу в люди.

— Как так?

— Так и быть! Расскажу тебе все, что я задумал; только другим не рассказывай. Года с три назад, в мае месяце, случилось мне быть близ озера Переяславского. Ну уж, Савва Потапыч, насмотрелся я там чудес! Батюшка-царь наш, Петр Алексеич, изволил там кататься на корабликах [313]. Ах ты, Господи! и по ветру-то кораблик идет, и против ветра, и так и сяк — ну диво, да и только! И приди мне в голову: нельзя ли как смастерить суденышко, которое бы под водой ходило и ныряло наподобие гагары. Уж вот бы я потешил батюшку-царя! С той поры начал я думу думать, да и выдумал.

— Неужто выдумал?

— Да, Савва Потапыч, выдумал! Смастерил я кораблик небольшой и вчера спустил его на воду. Он стоит теперь на озерке, которое, знаешь, там, за этой горой, обросло все ивой да ольхой. Я нарочно припрятал кораблик свой подальше, чтобы кто не сглазил. Попробую прежде его, а там и царю челом ударю. Станет меня царь жаловать да миловать: тогда я тебя как раз выведу в люди. Отдай только за меня дочку, уж будешь дьячком в дворцовой церкви, а чего доброго и дьяконом.

— Куда мне, Филимон Пантелеич! Мне и здесь, в селе, житье не худое... А где твой кораблик-то, нельзя ли взглянуть?

— Да глаз хорош ли у тебя?

— Добрый глаз! Не бойся.

— Ну ин быть так! Пойдем к озерку.

— А гостей-то как же я оставлю? Оно неладно.

— Вестимо, что неладно.

— Да знаешь ли что, Филимон Пантелеич, опрысни свое суденышко водой с солью — тогда ничего сглазу не сделается; потом и покажи его всем гостям.

— Боюсь я, Савва Потапыч!

— Экой ты какой! Чего тут бояться? Знаешь, я тебе что скажу: если твое суденышко впрямь нырнет и выплывет и под водой пройдет хоть столько, сколько теперь от нас до моих гостей, то я с тобой сегодня же по рукам: бери мою Анюту!

— Ой ли? Ин ладно! Давай соли! Я побегу наперед к кораблику, а ты за мной всех гостей приведи.

— Я сейчас, мои дорогие гости, вернусь к вам, — сказал пономарь и пошел с Филимоном в избу свою за солью.

Между тем кончились горелки. Емельян, опустив руку Анюты, подошел к своему отцу и начал просить его благословения на женитьбу с Анютою.

— Дело, дело ты выдумал, сын мой любезный! Что холостому по белу свету шататься? Девушка она хорошая; у тебя есть чем и себя и ее прокормить. Да благословит тебя Господь! Пойдем-ка к Савве Потапычу. Он никак в избу ушел.

Они подошли к избе. В воротах попался им навстречу Филимон, который с запасом соли спешил к своему кораблику.

Емельян с отцом вошел в избу. Пономарь Савва убирал в то время кружку с солью в сундук.

— А, дорогие мои гости! Не за мной ли пришли? — сказал Савва, вынимая ключ из замка, который висел на сундуке.

— Пришли мы к тебе, Савва Потапыч, не по пустякам, а за делом, — отвечал отец Емельяна. — Мы с тобой давнишние приятели. У тебя есть товар, у меня есть купец: не ударить ли нам по рукам?

— Как, неужто ты нашел купца? Да ведь она совсем обезножела!

— Обезножела? Что ты, Савва Потапыч, Господь с тобой! Да она всех прытче бегала в горелках.

— Что за диво! Я не видал! Неужто она выздоровела? Коновал лечил, да так и бросил. Да и кто ее из хлева выпустил?

— Из хлева? Да про кого ты говоришь, Савва Потапыч?

— Вестимо, что про коровенку свою. Я ее давно продаю, да никто не покупает.

— Не понял ты меня, Савва Потапыч: я про твою дочку заговорил.

— Про дочку! А что такое?

— Да не отдашь ли ты ее за моего сына?

Емельян поклонился пономарю в пояс.

— Рад бы я был радостью породниться с тобою, Архип Иваныч, да та беда, что я уж обещание дал другому, — отвечал пономарь, поглаживая свою бороду. — Жаль, что ты опоздал!

— Неужто есть уж другой жених? — спросил Архип.

— Почти что так! Как старому приятелю, расскажу я тебе все, ничего не тая.

Тут пономарь рассказал все, что говорил ему Филимон.

— Да я его за пояс заткну! Что он за жених, прости Господи! — воскликнул Емельян. — Коли тебя заманивает то, Савва Потапыч, что ты будешь царю известен, так и я тебе слово даю вывести тебя в люди. Он и в Москве-то никогда не бывал, а я там живьмя жил и царя-то видал так близко, вот как ты теперь от меня. Он, наш батюшка, такой ко всем милостивый! Раз меня изволил из своих рук дубинкой ударить, когда я с ним на узеньком мосту встретился. Я чай, он меня с тех пор в лицо знает.

— Все так, Емельян Архипыч, по всему ты жених моей дочери; но только уж мне грешно будет от моего слова отступиться.

— Да он тебя морочит! Где ему до царя добраться!

— А как суденышко-то ему представит, да царю понравится.

— Вот невидаль какая — суденышко! У царя-то своих много.

— Да этаких-то нет! Увидим, впрочем. Чудо, право, если оно нырнет да и выплывет.

— За чем же дело стало? пойдем, посмотрим! Наплюй ты мне в глаза, если оно выплывет.

— Наперед знать нельзя, — заметил отец Емельяна. — Конец дело венчает. Ну, а если, Савва Потапыч, суденышко не выплывет?

— Тогда я своему слову хозяин, и мое обещанье не в обещанье. Такое было у нас с ним условие. Пойдем-ка теперь к озерку; я чаю, уж он все приготовил.

Все трое вышли из избы и, пригласив прочих гостей последовать за ними, отправились толпою к озеру.

Сердце Емельяна сильно билось, и он всех нетерпеливее ожидал увидеть кораблик, от которого зависело решение его участи.

Наконец толпа приблизилась к берегу и увидела небольшую лодку с мачтами и парусами. Сверху была сделана палуба, а с боков торчали в виде пушек деревянные трубки, которые закрывались круглыми дощечками, когда