Владимир Москалев - Королева Бланка

– Довольно об этом, – остановил оратора один из студентов. – Не пора ли послушать новые анекдоты о королеве-испанке и кардинале-итальяшке?

Рассказали несколько скабрезных историй, прочитали глумливые стишки. Стены таверны сотрясались от хохота, а вконец распоясавшиеся студенты еще пуще принялись обливать грязью королеву и кардинала, которого, согласно их виршам, только и можно было отыскать, что в спальне опекунши.

И тут к их столу, сдерживая гнев от такой клеветы, подошла с подносом юная дочь трактирщика. Поспело жаркое – самое время юным легистам закусить. Очередной рассказчик умолк. Теперь все глядели на очаровательную нимфу, переходившую от одного стола к другому.

– Ну, что же ты предпримешь? – усмехаясь, спросили у Гаусельма уже захмелевшие студенты. – Неужто оставишь ту затрещину неотмщенной? Помнится, ты намеревался поговорить с юной Авророй по-другому? А ну-ка, покажи себя, а мы поглядим.

Кровь бросилась в голову Гаусельму. Склонившись над столом, он хитро подмигнул своим товарищам.

– Хотите пари? Эту прелестную дипнофору я сейчас уложу на стол, сдеру с нее одежду и буду забавляться с ней столько, сколько хватит моих сил. А потом уступлю ее любому из вас.

– Гляди, не успеешь снять штаны, как она выцарапает тебе глаза, – засмеялись студенты.

– Пусть только попробует! Сначала я набью ей морду, а потом задеру подол. Думаю, после этого у нее отпадет всякая охота сопротивляться, особенно после того, как в нее вонзится мое копье.

– Держу пари на бутылку анжуйского, что тебе не удастся даже раздвинуть ей ноги! – воскликнул один. – Лицом она – вылитая злючка.

– На две бутылки! – предложил другой.

– На три! На два денье! На три денье! На су!

– Принимаю! – громко вскричал Гаусельм.

– Одумайся, здесь ее отец! – предостерег Готье. – Он насадит тебя на вертел.

– Сунем кляп ему в рот, затем вы будете его держать, а я на его глазах насажу на свой вертел эту курочку.

С этими словами Гаусельм, обернувшись, схватил за руку юную дочь трактирщика как раз в тот момент, когда она собиралась уже уходить.

– Постой, крошка Милзанда! Отчего это ты такая сердитая? А, услышала про королеву? Наверно, и тебе хочется так же, как у них с кардиналом? Но ты, похоже, не знаешь этот способ? Так я покажу тебе. А ну, ложись на этот стол да живо задирай свои юбки! Сейчас узнаешь, чем занимается испанка с папским посланцем у себя во дворце.

И, одним движением руки смахнув бутылки, Гаусельм повалил дочь трактирщика на стол и принялся стаскивать штаны.

– Что вы такое себе позволяете! – вскричала перепуганная Милзанда, вскакивая на ноги. – Да как вы смеете! Я позову на помощь! Помогите!!! Помоги…

Гаусельм снова повалил ее на стол и, зажав ей рот рукой, попытался задрать подол платья. Но девушка ухитрилась укусить его за руку и вновь подняла истошный крик. Гаусельм принялся бить ее по щекам. Разбив в кровь нос и губы, крикнул:

– Эй, друзья, заткните-ка ей рот, а вы, двое, живее задирайте ей ноги! Да держите ее, чтобы не брыкалась.

Студенты со смехом ухватили бедную девушку за ноги… И в это время на пороге кухни с ножом в руке показался трактирщик, отец девушки, и рядом с ним кухарка. Молодые люди, визжа от восторга, были так увлечены своим делом, что не заметили отца, бросившегося спасать свою дочь. И только было собрался Гаусельм приступить к исполнению того, что задумал, как отец, подбежав, с размаху всадил ему в спину нож по самую рукоять.

– Получай, подонок, чернобородая мразь! – выкрикнул он и, выдернув нож, воткнул его во второй раз в тело мерзавца, но уже в шею.

Повернувшись, словно не понимая, кто посмел ударить его, Гаусельм вытаращил глаза на трактирщика, раскрыл рот, собираясь что-то сказать, но тут кровь хлынула у него горлом, и он упал замертво.

– Гаусельма убили! – истошно завопил один из южан, выдергивая из-за пояса кинжал. – Бей северян!

Студенты, оглашая воздух криками ярости, бросились на мэтра Фушара – с ножами, со стульями, просто с кулаками. И бедному отцу пришлось бы туго, если бы не кухарка. Выскочив из трактира, она принялась кричать во весь голос, что южане убивают ее хозяина и насилуют его дочь. Следом за ней на крыльцо выбежала Милзанда и стала звать на помощь.

На площади было оживленно, народ не расходился отсюда до самой темноты. Здесь шла торговля, обменивались новостями и сплетнями; здесь прогуливались парижане с целью поглазеть, поболтать, послушать либо просто без всякой цели. Словом, людей хватало. Услышав крики о помощи и ненавистное всем слово «студенты», горожане сразу же поняли, в чем дело и, вопя от негодования, бросились к трактиру. Впереди всех – мясник с топором, за ним булочник, скорняк, горшечник – словом, все торговцы, оставившие свои прилавки на жен или подмастерьев. В руках – у кого что: ножи, дубинки, палки, кто-то даже торопился с копьем.

Люди были обозлены. Студенты вели себя по-хамски: устраивали потасовки, обворовывали граждан средь бела дня, многих убивали, насиловали жен и дочерей горожан. Власть неоднократно призывала южан к порядку, требовала у совета профессоров примерно наказывать смуглокожих выходцев из Гаскони, Аквитании, Наварры и других земель. Их наказывали, но скорее для виду, и они, обещая отныне вести себя пристойно, с удвоенным усердием, хохоча, принимались за старое.

Люди сжимали кулаки, скрипели зубами. Они жаждали мщения, им нужен был только клич. И они услышали его! Как гул набатного колокола прозвучал призыв о помощи, и это послужило сигналом, которого давно ждали люди. Теперь их было не остановить. Они ворвались в таверну и, рыча от злости и жажды мщения за всех поруганных и мертвых, принялись избивать южан. Те, почуяв близкую гибель, бросились на улицу, и здесь на них накинулись женщины, стали вырывать им волосы, царапать ногтями, а их мужья наносили пришельцам смертельные удары дубинками и ножами. Студенты вопили, в свою очередь тоже взывая о помощи. Крики услышали их однокашники и поспешили на выручку. Завязалось настоящее сражение. Лилась кровь, падали на булыжную мостовую южане со страшными ранами, с разбитыми головами, на их место вставали другие, но и с теми быстро расправлялись.

Вскоре вся площадь была усеяна искалеченными и убитыми пришельцами, и тут те из них, что еще оставались в живых, бросились удирать. Их догоняли и безжалостно убивали на месте, так что уйти удалось немногим; они тут же побежали к профессорам жаловаться на зверское избиение, которому подверглись со стороны горожан. Последние, закончив дело, довольные, делясь друг с другом рассказами о своих подвигах, оглядывали площадь и качали головами. Повсюду валялись мертвые тела, ручьями текла кровь. Раненые подавали признаки жизни, стонали, пробовали уползти в ближайший переулок или скрыться в подворотне. Их тут же без сожаления приканчивали дубинками, ножами и топорами.