Владимир Москалев - Королева Бланка

– А ведь вы по-прежнему влюблены в королеву, – произнес третий. Он хотел прибавить что-то еще, но Тибо не дал ему этого сделать.

– Как смеете вы все осуждать мои действия? Кто дал вам право руководить поступками своего сеньора или осуждать их? Вы всего лишь мои маршалы, советники, мои вассалы!

– Разумеется, вы вправе заткнуть нам рот, – смело продолжал сир де Клостраль, тот, что говорил третьим, – но прежде позвольте нам высказать свое мнение об этой войне, которую вы намерены объявить королю.

– Войне?

– Как иначе назвать ваш выпад против двенадцатилетнего мальчика и слабой женщины, его матери? Или вы примчались из Лангедока, чтобы воевать с женщиной, в которую влюблены? Что же, куда подевалась ваша любовь? Ах, всему виной мелкая ссора, маленькая черная тучка, которая нависла над вами. И вот, еще вчера влюбленный, а сегодня полный ненависти, граф Шампанский Тибо Четвертый мчится разогнать новое правительство, взять под опеку юного короля, а даму своего сердца бросить в темницу!

– Это Лузиньян подговорил нашего сеньора, а ему самому мысль эту подал король Генрих, – подхватил Божанси. – Но давайте спросим, кем же приходится этот самый король Лузиньяну? Кем же, как не пасынком, черт побери! Итак, тот, кто приглашает вас развязать в стране гражданскую войну, – не кто иной, как отчим английского монарха. Но его двусмысленное положение не дает ему покоя: с одной стороны, он сеньор Ангулема, то есть подданный короля Англии; но с другой – он граф де Ла Марш, а стало быть, вассал французского короля. Не слишком ли обременительно служить двум королям одновременно? Он предается размышлениям, но ему не дает на это времени его женушка, королева Английская Изабелла.

– Это ее указаниями он руководствуется! – воскликнул Плезиан. – Они заодно – мамочка и сынок, – и оба нашептывают Лузиньяну, чтобы он перетянул на свою сторону Тибо Шампанского. Вот откуда дует ветер, сеньор! Вот отчего летят к вам в Провен гонцы. Им нужен такой сильный властелин, как граф Шампани и Блуа! Им – это королю Англии и его матушке, которая из Ангулема, действуя через своего супруга, руководит графом Тибо Четвертым! Почему же она это делает? Потому что она не желает быть подданной короля Франции и его матери, которую откровенно ненавидит. Опять же, почему? Та не желает отдавать ни пяди земли, отобранной ее свекром у англичан – вот причина. И Изабелла из кожи вон лезет, стараясь угодить своему сыну, который стал сюзереном собственной матери, королевы Англии.

– Какой же напрашивается вывод? – повернулся Божанси к Тибо. – Вы, сеньор, идете на поводу у одной дамы, чтобы насолить другой. Вы подчиняетесь королеве-матери Английской, чтобы навредить королеве-матери Французской. Вы идете на Париж, чтобы собственноручно накинуть петлю на шею даме вашего сердца, женщине, в которую влюблены, потому что этого хочет та, которая ее ненавидит. Вот уж воистину неисповедимы пути Господни, ведущие рыцаря к убийству его возлюбленной…

– Убийству?! – вскричал Тибо, взбешенный уже тем, что не находил возражений своим вассалам. – Как это могло прийти тебе в голову, Божанси? Ты что же, полагаешь, мы идем убивать королеву Франции?

– Уверен, она встанет во главе войска, едва ей донесут, что на Париж движется орда мятежников. У нее много рыцарей – храбрые, сильные воины. Будет битва, прольется много крови. Убьют королеву – во всем обвинят вас и назовут убийцей, а король Людовик, когда подрастет, в лучшем случае проклянет вас, граф.

– А в худшем?

– Разорит ваш край дотла, как это проделали его отец и Симон де Монфор в Лангедоке. Ну а вас самого либо повесят, либо в знак особой милости лишат головы.

Божанси поддержал Клостраль:

– Мы, конечно, бросимся в бой по вашему приказу, сеньор, и, повинуясь желанию Изабеллы Ангулемской, будем убивать своих же собратьев-французов. Только нам хотелось бы знать: во имя чего все это? Мамочка Генриха Третьего мечтает, чтобы нашу землю топтал ее сын, мало того, – чтобы он сел на трон франкских королей. Но его не пустит к нам королева-мать, эта умная и смелая женщина, посвятившая жизнь свою процветанию великой державы франков. Так что же, граф, вы намерены помешать ей? Стать предателем короны! Вы и нам отводите роли иуд?

– Ни о каком владычестве англичан не может идти и речи! – не сдавался Тибо. – Король сменит опекуна, только и всего; им станет граф Булонский Филипп, его дядя…

– …который отдаст Генриху Третьему половину Франции и станет его верным слугой! Неплохой выйдет дуэт. Один помогает другому сесть на трон, другой в ответ дарит ему наши земли.

– Недавно я бродил меж палаток и костров, слушал, о чем говорят воины, – сказал Плезиан. – Они недовольны. Они не хотят идти войной на короля. Они с радостью поднимут свое оружие против англичан! Власть Капетингов для них священна, они уважают короля и его мать, любят их и не понимают, зачем сиятельный граф Тибо Шампанский заставляет их идти убивать своих собратьев. Они ропщут, они идут за нами, полные негодования, сжав зубы, хмуря брови. В их глазах мы выглядим предателями, клятвопреступниками! Это ли не позор для нас? Что скажем мы нашему королю, когда он призовет нас на свой суд? Ответьте нам, сеньор, ведь это вы ведете нас на войну, а вас ведут взбалмошные и недалекие умом герцог Бретани и булонский граф Филипп. Они хотят сбросить королеву, чтобы править самим. Вы хотите того же? Мечтаете быть вассалом английского короля и лизать подошвы его сапог? Ради этого отдал свою жизнь за Францию великий король Филипп?!

Тибо, мрачнее тучи, молчал. Слова резали, жгли, словно в камере пыток, кололи в самое сердце. Злые, беспощадные, они клеймили позором, вешали на шею ярлык Иуды Искариота. Тибо и сам теперь не понимал, как оказался в лагере мятежников, как легко дал себя уговорить. А ведь он был верным вассалом короны, ее другом, ее щитом! Бланка выказывала ему равнодушие и недовольство его песнями и стихами. Так что же, повод ли это к проявлению ненависти?.. Она предпочла его кардиналу? Но могла ли она поступить иначе? Святая церковь – щит Господний, духовный меч любой власти. В уме ли тот, кто дерзнет нарушить такой союз? А он сам, Тибо? Вместо того чтобы помогать женщине, которую любил, быть ее верным слугой, ее щитом и мечом, он только и делал, что сочинял канцоны и мадригалы. Может ли после этого вызвать удивление ее недвусмысленный намек на то, что она не нуждается пока в его услугах, занятая всецело делами государства? В чем он усмотрел тут для себя обиду?

И тут в памяти Тибо всплыл образ верного телохранителя Бланки. Бильжо! Вот кто всегда мешал ему, быть может, даже втайне насмехался над ним! А теперь и вовсе повел себя бесцеремонно: решил, поскольку супруги были явно не в ладах друг с другом, позволить себе сделать Агнессу своей любовницей!