Владимир Москалев - Королева Бланка

Маршал задумался, переглянулся с коннетаблем.

– У принцев Дрё большая сила, туда надо идти с войском. Его можно собрать и отправиться вслед за королевой, но на это уйдет много времени. Мы просто не успеем.

– Есть один человек, который успеет, – решительным голосом заявил Бильжо.

– И этот человек?..

– Граф Тибо Шампанский.

– Провен в два раза дальше от Дрё по сравнению с Парижем.

– Зато Тибо держит свое войско поблизости, зная, что немедленно может потребоваться его помощь. Пятьсот человек всегда у него под рукой вместе с лестницами и осадными орудиями.

– Черт возьми! Но как он узнает? Кто сообщит ему? – спросил де Бурбон.

– Гонец, которого вы тотчас же отошлете в Провен. Он будет скакать всю ночь и на следующий день будет у графа.

– Удачная мысль! – воскликнул Монфор. – Тибо сумеет образумить Моклерка, а тем временем подоспеем и мы. Может быть даже, нам удастся взять в плен строптивого герцога.

– Это сделает Тибо, если успеет, – заметил Бильжо. – Все зависит от того, сколь долго еще мы трое будем пребывать в бездействии. Приведите сюда посланца, я дам ему наставления, и пусть немедленно отправляется в путь.

– Бильжо прав, нельзя терять время, – заторопил коннетабль маршала. – Позовите одного из ваших людей, Монфор, и самого лучшего. Скорее же, если нам всем дорога жизнь королевы!

Маршал чуть не бегом направился в сторону казарм.

Адалария ждала в своем укрытии; ей хотелось увидеть гонца, еще лучше – узнать его имя. Удовлетворив свое любопытство, она незаметно покинула дворец и отправилась на улицу Пеллетри, к церкви Святого Креста.

– Вы, мадам? – удивленно спросил виконт де Пернель, когда она, как и в прошлый раз, назвав пароль, вошла в дом, притаившийся на углу перекрестка с улицей Февре.

– Слава Богу, вы перебрались поближе, – вместо ответа произнесла гостья. – Черт знает сколько времени пришлось бы добираться до квартала Арси.

– Случилось что-нибудь?

– Седлайте лошадь, Пернель! Вы должны догнать гонца, которого отправили в Провен к графу Шампанскому. Он высокого роста, черные волосы. Его имя Баньер.

– Его миссия? Вероятно, он везет письмо графу?

– Никакого письма! Он скажет Тибо, чтобы тот немедля с войском отправлялся в Дрё. А там сейчас Моклерк; вы понимаете, что это значит?

– Но почему Тибо? Разве королева не может собрать свою армию и двинуться на Дрё, коли ей пришла охота сразиться с герцогом Бретани?

– Королева отправляется туда одна.

– Как! В Дрё? Одна? В своем ли она уме?

– Не в своем уме окажемся мы с вами, если Тибо Шампанский придет ей на помощь, а заодно захватит в плен Моклерка, который, не выдержав пыток, первыми назовет наши с вами имена.

– Черт возьми!

– Вы поняли теперь, что вам нужно делать?

– Догнать гонца, а потом?..

– Убить его! Как – это уже ваше дело. Торопитесь же, Пернель, черт вас возьми с вашими вопросами! Вы должны догнать его и уничтожить. Слышите, уничтожить! Он не должен попасть в Провен.

– Я понял, мадам, и сей же миг выезжаю.

– Скорее, Пернель, дорого каждое мгновение!

Бребан вывел оседланную лошадь, Пернель вскочил в седло и помчался по улице Лантерн в сторону Малого моста…

Гонец уже ускакал, и Бильжо отправился к королеве, как вдруг остановился, осененный внезапно пришедшей ему в голову мыслью. Он вернулся, нашел маршала и сказал ему:

– Не стоит полагаться на удачу. В таком деле нельзя рисковать. Где не сможет пройти один, проберется другой.

– Вас одолевают сомнения?

– Двор нечист, завелась грязь, а убрать некому.

– Вы хотите послать второго гонца? – догадался Монфор. – Признаться, эта мысль и мне приходила в голову. В дороге всякое может случиться, не так ли? А если еще учесть, что на дворе ночь…

– Давайте сюда второго, – кивнул Бильжо. – Я буду ждать вас здесь.

Маршал повернулся и торопливо исчез в глубине коридора.

Выехать утром Бланке не удалось: ей доложили, что неожиданно захворал Людовик. Она схватилась рукой за сердце – этого еще только недоставало! – и помчалась в спальню к сыну. Войдя, увидела лекаря, склонившегося над юным королем, который, сбросив одеяло, метался в бреду, повторяя одно и то же: «Мама! Мама! Они ее убьют!»

– У короля жар, – стал объяснять медик, – а совсем недавно его бил озноб. Он сильно взволнован: что-то вывело его из равновесия, нарушило привычный ритм жизни, заставило остро переживать какую-то драму. Может быть, это связано со смертью отца.

– Это не опасно? – с беспокойством спросила мать. – Здоровье мальчика не пострадает? Что предпринять в данном случае?

– Ничего. Тишина и покой, – ответил лекарь. – Пусть с вашим сыном посидит кормилица, утешит его, расскажет что-нибудь; это отвлечет его, даст отдых душе. Навещайте его и вы, государыня, – время от времени, в течение всего дня. К вечеру, думаю, ему станет лучше. И прикажите раскрыть окна: здесь совершенно нечем дышать.

– А жар? Мальчик весь горит!

– Никаких признаков серьезной болезни мне не удалось выявить, а потому жар, скорее всего, спадет сам собой. Пусть больному дают больше жидкости: компоты из ягод, отвары из трав, например полыни, и из ивовой коры. Все это есть на королевской кухне.

– Долго это продлится у короля? Сколько времени, по-вашему?

– Полагаю, ваше величество, к утру следующего дня король, ваш сын, будет вполне здоров.

Медик не ошибся, поставив диагноз. Людовик испугался за мать: случись что с ней, и он останется совсем один, без отца, без матери. Его дядя – враг короны, родственники – в том же лагере. Был у него еще один дядя, но, во-первых, он бастард, а во-вторых, лицо духовное, с рождения предназначенное для Церкви. Имя его Карл, ему всего восемнадцать, он аббат в Туре; политика – не его стезя, ему нет никакого дела до страстей, кипящих вокруг престола.

Мать – единственный человек, кто остался у Людовика. Ей он безоглядно верил, без нее не мыслил собственной жизни, и когда она объявила о своем решении, перед глазами у него все поплыло, дворец вдруг стал опрокидываться вверх дном, и только огромным усилием воли юный король, сжав зубы, заставил себя не закричать от отчаяния. Его статус не позволял ему броситься к матери, умоляя ее отказаться от ее решения, и он еле дождался конца совета. Теперь он может сказать ей все, излить перед ней свою душу, выказав в полной мере свое безмерное обожание матери, которое он пронесет через всю свою жизнь. Так и сделал Людовик, но мать успокоила его, уверив, что для опасений за ее жизнь нет никаких оснований, ибо вассал не осмелится поднять руку на сеньора, тем более на королевскую власть, освященную Богом.

Она ушла, а он долго плакал, бродя по саду и проклиная своих родственников, из-за которых его матери придется рисковать жизнью. Он провел беспокойную ночь, – без сна, в полудреме, – и утром его стало знобить, потом бросило в жар, и снова озноб…