Владимир Москалев - Королева Бланка

Бланка огляделась: где же духовник? Рядом с усопшим стояли только два лекаря. Она остановила взгляд на старшем по возрасту, молчанием своим спрашивая его. Встретившись с ней глазами, медик вздохнул, разводя руками:

– Епископа одолевали болезни. Он стар и не мог бороться с ними. Мы сделали все, что могли. Священника не звали, пока его преосвященству не стало совсем плохо. Так он сам повелел. А когда позвали, оказалось, что жить первому министру осталось совсем ничего. Ему сообщили, что послали за духовником, дабы тот отпустил умирающему грехи, но он ответил, что сам побеседовал с Богом. Он просил Господа нашего принять к себе его душу и получил согласие. Когда пришел священник, было уже все кончено.

– Где же он теперь?

– Прочел свои молитвы и ушел.

Чья-то лиловая мантия возникла вдруг в поле зрения Бланки, совсем рядом. Она повела глазами. Епископ Парижа Гийом Овернский.

– Духовенство всего королевства вместе с паствой и светской властью глубоко скорбит об утрате одного из верных сынов Церкви, – склонив голову, промолвил он и, осенив тело распятием, низко поклонился ему. – Ваш сын, мадам, почитал брата Герена как святого и любил его как своего друга, отца и наставника.

– Он был и моим другом, епископ, – глухо произнесла Бланка.

– Да, ваше величество, мне это известно.

Они замолчали. Молчали все, только верные слуги Герена всхлипывали по углам, не смея подойти к усопшему ближе. Они все любили его, видя в нем мудрого и справедливого господина, от которого видели только добро.

– Он так хотел проститься с вами, государь, – негромко произнес аббат Гревен. – Он очень жалел, что вас с матушкой не было рядом. Он желал видеть вас, перед тем как в последний раз вздохнет…

Людовик, успокоившийся было, снова горько заплакал.

Бланка велела похоронить Герена со всеми подобающими высшему духовенству почестями. Ее распоряжение было выполнено так, словно предавали земле тело усопшего монарха.

Брат Герен упокоился навсегда под сводами собора Богоматери при огромном стечении народа и под перезвон всех парижских колоколов.

Последний друг великого короля ушел из жизни, словно закрывая своей смертью книгу летописи, повествующей о ярких деяниях этого выдающегося монарха.

Поздно вечером Бланка собрала Малый совет, на котором обсудили сложившуюся ситуацию. Вначале никто не понял, отчего она отдает распоряжения об управлении государством, причем делает это в такой форме, словно диктует завещание. Людовик смотрел на мать и тоже ничего не понимал. Наверное, она сейчас пояснит? И королева-мать объявила под устремленными на нее вопрошающими взглядами:

– Я еду к Моклерку! Я нанесу визит этому дерзкому герцогу и попытаюсь образумить его. Он должен прекратить свои выступления против королевской власти, или король силой заставит его сделать это.

На некоторое время воцарилось молчание. Да и что было говорить – и без того ясно, что армия отправляется в поход на Бретань. Оставалось только узнать дату выступления и численность войска, которая сейчас будет оговорена.

Вопрос этот задал коннетабль де Бурбон. Все ждали. И услышали ответ, который всех поверг в изумление. Не допускающим возражений тоном Бланка заявила:

– Я поеду одна. Охрана – несколько рыцарей. Со мной отправятся Бильжо и маршал Монфор.

У советников вытянулись лица. Легат, побледнев, таращился на королеву, словно она объявила себя поборницей мира с еретиками. Людовику показалось, что пол уходит у него из-под ног: он не мыслил своего существования без матери, которую, казалось ему, уже терял. Даже Бильжо выказал удивление, широко раскрыв глаза: текст письма Катрин де Витри он знал почти наизусть.

– Ваше величество, это опасно! – бурно запротестовал коннетабль. – Моклерк безрассуден, он может взять вас в плен, вы станете его заложницей!

– Такой удобный случай он не упустит, – поддержал его маршал де Нель. – Сделав вас узницей, он станет диктовать королю свои условия, которые ваш сын, увы, не сможет не выполнить.

Кардинал прибавил:

– Провидение, конечно же, не допустит посягательства на священную особу миропомазанницы Божьей, но разве не в первый раз герцог Бретани, этот нечестивец и богохульник, пытается захватить власть? Что ему Божье волеизъявление, если добыча, которая уже много раз ускользала от него, сама идет к нему в руки! Убоится он разве кары небесной, и не обезглавите ли вы, ваше величество, своим визитом в логово волка государство, коим надлежит вам управлять, помогая этим вашему сыну?

– Что скажете вы, де Ла Руа? – выслушав мнения, обратилась Бланка ко второму министру. – Считаете ли безрассудным мой шаг, направленный к предотвращению нового мятежа?

– Скажу, мадам, – ответил граф Бартелеми, – что ваш свекор, мудрый политик и стратег, не поступил бы подобным образом.

– Что же, по-вашему, он предпринял бы?

– Выступил бы в поход с армией, чтобы разбить мятежного герцога и пленить его самого. Луврская башня заждалась очередного гостя. Но есть и другой путь. Моклерка можно подстеречь на подступах к Парижу и, разбив наголову, взять в плен. Второй способ я нахожу более верным: не придется тащить с собой осадные орудия для штурма замка, а умело расставленные лучники нанесут немалый урон войску неприятеля. В данном случае сработает эффект неожиданности – прием, который всегда удавался вашему свекру, а потом его сыну, вашему супругу.

– То, что сказал Ла Руа, продиктовано ему здравым смыслом и опытом прошлых войн, – заметил коннетабль. – Я вполне согласен с его планом, и, полагаю, так думают остальные.

Бланка молча, пытливым взглядом окинула собрание. Желающих высказать свое мнение больше не находилось. Но все продолжали смотреть на нее с явным непониманием. Она поняла, что они против ее решения. Они опасались за ее жизнь, и это было вполне естественно. Они не желали возвращения к старым феодальным порядкам, которое неминуемо наступило бы с приходом к власти мятежных принцев и графов боковой ветви королевского дома Капетингов. Они шли в будущее, не оглядываясь на прошлое, и, опасаясь за жизнь королевы-матери, боялись за державу, которая с таким трудом вырвалась из оков, теснивших ее два столетия, и теперь шла к новой жизни, ведя за собой благодарный народ.

Они ждали. Что скажет она им? Все как один готовы были к выступлению, и никто не желал отпускать ее одну в мятежное графство – логово зверя, который, поймав, уже не выпустит из лап свою жертву.

И она сказала им, застывшим в ожидании:

– Довольно войн. Я видела, как гибнут за королеву благородные рыцари, как падают с коней без рук, без голов, не успев вверить свою душу Богу. На моих глазах за своего короля умирали горожане. Я вижу их изуродованные, рассеченные пополам тела; они падают на землю, орошая ее своей кровью. Теперь оставшиеся в живых зализывают свои раны, а павших в бою за королеву оплакивают их матери и вдовы. Они погибли, защищая нас с сыном, и два дня, по приказу короля, Париж пребывал в трауре.