Стефания Аучи - Львы Сицилии. Сага о Флорио

Они говорили долго и все не могли наговориться.

Иньяцио сидит за письменным столом, Винченцо изучает реестры за прошлые годы, называет цифры, сравнивает количество купленного и проданного товара. Хина — их основной ресурс. Но и кроме нее есть кое-что.

— По сравнению с прошлым годом у нас увеличились продажи сумаха. — Винченцо листает реестр. — Почти весь сумах ушел на английский рынок. И поставки китайского шелка дали прибыль. Не успели мы привезти, как его буквально расхватали.

— Французы наступают англичанам на пятки. На днях Гули отправил большую партию сумаха в Марсель. — Иньяцио задумчиво кусает губы. — Знаешь, Виченци, я подумал, что, если мы предложим им не только танин, но и шкуры? Англичане выделывают кожу баранов и козлов, а здесь этого добра хватает. Что скажешь?

Винченцо согласно кивает.

— Надо попробовать. Вы с отцом начинали с маленькой лавки, как ты всегда говоришь, а теперь мы получаем товары почти со всей Европы. Подготовим предложения? Ты вот думал о коже, а я хотел поговорить с тобой о французах, которые покупают серу. Слышишь меня? Потому что…

Дядя молча указывает ему на папку с заметками Маурицио Реджо.

— Я уже думал об этом. Поговорил кое с кем, с купцами, управляющими на шахтах, разузнал, на каких условиях продается сера. — Он смотрит на племянника, во взгляде ирония. — Ты что, хочешь учить меня ремеслу?

Смех Винченцо согревает его душу.

Стоит январь 1820 года, очень холодно. Иньяцио в последнее время мучается ревматическими болями, требует, чтобы в конторе, в подсобке магазина, хорошо топили.

Винченцо чистит апельсин, корки бросает в горящие угли. В воздухе витает приятный цитрусовый запах. За последние два года Винченцо сильно вырос. Иньяцио наблюдает за ним и понимает, что не только тело его изменилось, но и разум. Он становится холодным, расчетливым.

К примеру, он решил импортировать и продавать порошок хины из Англии, прекрасно зная, что аптекарей Палермо эта новость не обрадует. На днях его усилия увенчались успехом: медицинская канцелярия, ведающая лекарственными средствами на Сицилии, выдала ему официальное разрешение, тем самым оградив Флорио от возможных претензий. Покупатели на этот чистый, качественный порошок нашлись сразу.

И все-таки найдутся те, кто будет против, подумал Иньяцио.

Так что когда к ним в кабинет постучался работник и с испуганным видом сказал, что прибыла делегация фармацевтов — «просят объяснений», — дядя и племянник обменялись понимающими взглядами. На пороге стояла небольшая группа мужчин в черных плащах. Впереди — Кармело Сагуто и брат его жены, Венанцио Канцонери.

Иньяцио приглашает всех пройти в кабинет, они садятся за стол. Винченцо же стоит, мрачно поглядывая на гостей.

— Итак, Флорио, скажите-ка нам, в чем дело? — выступает первым Венанцио Канцонери. У него густые рыжеватые волосы и голос человека, привыкшего повелевать. — Разве вы теперь можете продавать лекарства? До нас дошли слухи, но в них верится с трудом. Все это весьма странно.

— Добрый день, дон Канцонери, — говорит Иньяцио, подняв глаза к потолку. — Рад видеть вас в добром здравии.

— Кажется, я знаю, кто вам это сказал. — Винченцо сзади подходит к Сагуто, говорит ему почти в самое ухо: — Вы, как обычно, хуже придворной сплетницы.

— Это еще кто? Что за детский лепет? — Сагуто резко поворачивается, но Винченцо быстро отступает назад и смеется ему в лицо.

Иньяцио жестом просит племянника подойти к столу, и тот нехотя повинуется. Он не хочет, чтобы здесь началась драка. Но и не желает, чтобы его запугивали.

— Могу вам сказать ровно то же, что вам сказал ваш… добрый шурин, дон Венанцио. Кстати, как ваш отец? Знаю, что с ним случился очередной удар и он не может оправиться.

— Он жив, на все воля Божья, — Канцонери скрестил руки на животе. Ему не хочется продолжать разговор об отце, прикованном к постели. Он чувствует себя неловко, хоть и стал теперь полноправным владельцем аптеки. — Вернемся к вам. Так вот, разрешение. Вы знаете, что вам нельзя торговать лекарствами? Ни вы, ни ваш племянник не являетесь фармацевтами, и даже, насколько мне известно, среди ваших работников нет ни одного фармацевта.

— Мы делаем только то, что предусмотрено законом. Медицинская канцелярия дала нам такую возможность, за что мы ей весьма признательны. У нас есть выданное ею разрешение. Что до остального, теперь мое право спросить вас: что вы здесь делаете?

Канцонери сопит, ерзает на стуле. Рядом с ним — Пьетро Гули, старый аптекарь, тот самый, который насмехался над Паоло и Иньяцио, когда они прибыли в Палермо. Он вытирает губы, берет слово.

— Есть Палата ароматариев, у нее свои правила. Вы в нашу гильдию не входите. Вы не спрашивали разрешения, более того, вы не соблюдаете правила, которыми руководствуется наша корпорация в торговле пряностями.

— Потому что существуют не только ваши правила, — вмешивается Винченцо. — Знаете, в чем ваше заблуждение, дон Гули? Вы думаете, что законы созданы специально для вас и вы можете вертеть ими по своему усмотрению.

— Но это так, мой мальчик, — тихо отвечает Венанцио Канцонери, перекрывая возмущенный возглас Гули. — Считайте, что мы вас предупредили.

Винченцо подается вперед. Внутри у него закипает тягучая злость.

— Что это значит?

— Это значит, что вы до сих пор рассуждаете, как чужеземцы, хотя живете в Палермо давно… двадцать лет, так? Вам повезло, да, вы сумели разбогатеть своим трудом. Но вы не можете понять, что здесь перемены происходят не по чьей-то прихоти или разрешению. Они происходят, когда для этого есть условия.

— Согласен. Больше половины торговцев пряностями в Палермо — наши клиенты.

Сагуто разводит руками, это один из его театральных жестов.

— Да-а-а-а. Все это — ваше, ведь к вам текут монеты. А что, если деньги закончатся?

— Сагуто, мне не нравится, как вы говорите. Иногда…

— Виченци… нет. — Иньяцио накрывает своей рукой руку племянника. Не так должны отвечать Флорио.

Винченцо отступает на шаг, но не спускает глаз с Сагуто, а тот усмехается, довольный.

Иньяцио смотрит на Гули, затем переводит взгляд на одного из визитеров, который держится в стороне. Он хорошо его знает: это Гаспаре Пиццименти, аптекарь из района Трибунали, пожилой человек с некрасивым рябым лицом, — наверное, перенес в детстве оспу.

— Скажите мне, Гули, и вы, Пиццименти, у кого вы закупали кору хинного дерева в последние два года?

— У вас, но… — Пиццименти поперхнулся.

— Вы всегда говорили, что наши товары — лучшие на рынке и что порошок, произведенный в Англии, вы упаковываете, не измельчая. Не бойтесь: здесь вы можете в этом признаться, ведь мы все — люди чести, не так ли? — спрашивает Иньяцио. Вместо ответа на несколько секунд повисает тишина. — Смелее, никто не упрекает вас за это. Вы не единственные, кто так делает. Но сейчас, если послушать ваших коллег, возможно, вам и всем остальным не захочется больше работать с нами. Думаю, что разорвать отношения будет непросто. Наоборот, это будет очень трудно и болезненно. Для вас, я имею в виду.