Стефан Мокрев - Заря занимается

— Ради, я иду на рынок. Пошли со мной, купим тебе что-нибудь на голову.

На площади они вошли в самую большую местную лавку. Им показали бараньи шапки, кепки, береты, обычные черные и голубые фуражки. Ничего не выбрав, они перешли по мосту на другую сторону и заглянули еще в одну лавку. Продавец снял с полки картонную коробку, полную соломенных шляп с широкими полями, какие носят плотники. Ради смутился, когда ему стали примерять одну из них: как он покажется на улице в такой шапке! Никола Бабукчиев никогда не купил бы подобную шляпу своему сыну. Но тетя Недка уже торговалась, затем вытащила свой черный кошелек и расплатилась с продавцом.

— Носи на здоровье, Ради. Когда пойдешь в школу, отец купит тебе фуражку. Здешние гимназисты носят совсем другие.

Ради сквозь зубы поблагодарил тетку, к горлу подступил комок. Шляпа была ему велика, хотя продавец подложил под подкладку бумагу. Тетя Недка зашла в бакалейную лавку, а Ради побежал домой, перепрыгивая через две ступеньки, поднялся по лестнице в свою комнату и не показывался до самого вечера.

Утром Пенчо стал уговаривать Ради поиграть на школьном дворе. Ради надел новую шляпу и пошел с братом. Ребята, увидев его — тонконогого, босого и в плотницкой шляпе на стриженой голове, захохотали:

— Ха-ха-ха… огородное пугало!..

— Да она годится для бумажного змея! — один мальчишка схватил шляпу и запустил ее в небо.

Шляпа совершила полет дугой и упала на сливу в огороде.

Богдану стало жалко брата, и он не выдержал. Подскочил, как кузнечик, к обидчику, повалил его на землю и замолотил кулаками:

— Вот тебе за бумажного змея…

Пока их разнимали, Ради залез на ограду, а Пенчо подал ему палку, чтобы снять застрявшую в ветвях несчастную шляпу. Наконец она очутилась на земле, но в донышке ее зияла дыра.

Ради нахлобучил на голову рваную шляпу. Послюнявил пальцы, чтобы вытереть кровь с оцарапанных ног. Бледный, едва сдерживаясь от обиды, подступил к мальчишке и дал ему пощечину:

— Деревенщина!

С этого дня он перестал играть с ребятами и большую часть времени проводил у Дончо. Научился управляться в мельнице, узнавать по звуку, когда конек подскакивал по пустому лотку и как он стучит, когда в лотке было зерно… «Такр-такр… так-так-так… такр-такр…» — прыгал деревянный шестик по белому жернову. Скрипело, брызгая во все стороны водяной пылью, большое мельничное колесо, в широких отверстиях на полу шумела и пенилась вода. «Тик… так-так-так… Тик-так-так-так» — пискливо звал и метался, как бешеный, конек, будто спешил сообщить отвлекшемуся мельнику, что зерно уже смолото. Опускали жердь. Мельничное колесо останавливалось, замирал жернов, умолкал конек. Потом вытряхивали белый мешок, которым накрывали верхний ящик, и выгребали муку из нижнего ящика: пять лопат хозяину, одну — мельнику. Мука была темная, с отрубями. Тетя Недка смешивала ее с пшеничной мукой, добавляла вареную картошку, и хлеб у нее получался пышным и вкусным.

Однажды на мельницу приехал на осле солдат — привез два мешка зерна. Левая его рука была забинтована, на рукаве куртки виднелись черные пятна. Ради пошел вслед за ним на мельницу. Дончо орудовал тяжелым молотом, исправляя жернов, лицо и шея его побелели от пыли.

— Бай Дончо, — окликнул солдат мельника и сбросил один мешок.

Дончо повернулся, смахнул пыль с ресниц, чтобы лучше видеть, и отложил в сторону молот.

— Да это, никак, земляк! Посмотри-ка, герой какой! — стал обнимать солдата Дончо.

— Ты полегче, а то мне турки кисть раздробили.

— Заживет, главное, что уцелел, — Дончо подал солдату треногий табурет и побежал во двор за другим мешком. Человек воевал, ранен, нужно ему помочь, уважить.

Дончо опять занялся жерновом. Его земляк отправился на рынок, ему надо было еще зайти и к фельдшеру — перевязать рану: так велели при выписке из госпиталя. Когда он вернулся, конек уже снова постукивал. Усевшись на мешки, Дончо и его земляк закурили. Рядом с ними пристроился на скамеечке Ради. Разговор шел о войне, и он внимательно слушал, стараясь не упустить ни слова. Солдат рассказывал о ночных сражениях, об общих знакомых, об убитых и раненых земляках, волновался, будто заново переживая встречи с освобожденными болгарами, а мельник покусывал кончики тонких выгоревших усов да покачивал головой. Как только объявили мобилизацию, Дончо вместе с односельчанами отправился на сборный пункт, хотя и не получал повестки. С поезда попал прямо в тырновские казармы, там ему выдали солдатское обмундирование, фуражку, сапоги. Однако когда он явился на медицинскую комиссию, врачи решили: «Не годен!». Кажется, сердце ножом проткни — и то не было бы так больно.

— Я — доброволец, вы не имеете права не пускать меня на фронт, — взбунтовался Дончо.

— Иди, дядя, иди! Понадобишься — повестку пришлем.

Сдвинув каблуки сапог, вытянув руки по швам, Дончо стоял, как пригвожденный. Почему его забраковали? Все пойдут воевать с вековым врагом, а он сиди у женина подола!.. Не старик же он! Два года на тревненских шахтах так вкалывал, что зоб себе нажил. Подумаешь, зоб!.. Его земляки входили но очереди, раздевались, проходили осмотр, одевались в солдатское обмундирование, собирались кучками, ожидая, когда им раздадут винтовки и патронташи. А он? Дончо не двигался с места.

— Ты еще здесь? — осерчал очкастый врач.

— Так точно! — ответил Дончо.

— Ну ладно, раз ты так настаиваешь, возьмем тебя в обоз. За скотиной умеешь ходить?

— Умею и за скотиной ходить, и за людьми, только, господин доктор, в тыл я не хочу. На поле боя…

Ему ничего не ответили. Дончо постоял, постоял, повернулся и вышел. Поздно ночью добрался до села, а на следующую ночь покинул его — ушел искать работу. Стыдно ему было оставаться дома. Устроился на работу к бай Георгию — у того мельника зачислили в Шуменский артиллерийский полк…

Разговор зашел о ранении фронтовика, о госпиталях. Ради воспользовался случаем и спросил:

— Не знаете ли вы случайно Мильо Величкова? Он служит в 20-м пехотном полку. Прислал своей жене Юрданке письмо из госпиталя…

— Мильо? — перебил Ради фронтовик. — Как же не знать. В одном полку служим, вместе лежали в госпитале в Харманли.

— В Харманли?

— Там я его оставил. Сабельный удар по голове получил Мильо. Вторым знаменосцем был…

Ради пошел писать письмо Юрданке.

Прошло более трех недель. Никола Бабукчиев попросил Георгия прислать ему хороших мастеров. Велел он возвращаться и сыновьям — помогать мастерам будут. Дядя Георгий подождал пару дней: не появятся ли на рынке плотники, но мужчин осталось мало, все работали в поле, помогали родным и соседям, у которых были фронтовики. Он поручил Дончо нанять двух лошадей: хотел взять с собой и Ради. На другое утро Дончо привел резвого коня для дяди Георгия и низкорослую кобылу для Ради. Дончо помог Ради вставить ноги в стремена, затянул ремешок на седле и похлопал по шее задремавшую было лошадь. Всадники проехали по главной улице и вскоре оказались за чертой города. Отсюда начиналась извилистая проселочная дорога, местами она сужалась, и всадникам приходилось ехать гуськом. Впереди шел темный конь. Резвый, с недавно подкованными копытами, он фыркал и ржал, завидев издали скотину. За ним, низко опустив голову, плелась, словно считая его шаги, кобыла. Всадники молчали. Кое-где лес так близко подступал к дороге, что им приходилось пробираться меж столетних буков, сквозь которые проглядывал яркий диск летнего солнца. В лесу пахло зеленью и цветами, пели птицы, шумела в низине река. Привыкнув к смирной кобыле, Ради привязал поводья к седлу. Он был доволен, что его спутник молчал. Только изредка дядя громко вздыхал. Ради забыл о брате, сестре, родителях. Все вокруг него пело, цвело, жужжало, радовалось жизни. Куковала кукушка. На пригорке кобыла отстала. Дядя Георгий подождал Ради и, как только увидел его, ловко спрыгнул с коня.