Стефан Мокрев - Заря занимается

— Я его вымуштрую для верховой езды, — потер руки Мамочкин. — Почистим его, откормим, станет не конь, а загляденье.

Еще они отобрали шесть буйволов и одну корову швейцарской породы, хромавшую на заднюю правую ногу, и первыми встали в очередь к интендантам.

Повалили мясники из Велико-Тырново, Елены и Горна-Оряховицы покупать скотину на мясо, колбасу. Но скотина им не нравилась — кому продашь такое тощее мясо? Было бы чем подкормить животных, можно б и купить, а то ведь так и до дому не доведешь, небось, протянут ноги по дороге.

Но так как скот сбывали за бесценок, покупатели все же находились. Кто шкуру рассчитывал продать, кто приготовить на зиму вяленого мяса.

Приближался ноябрь. Крыши домов потемнели. Янтра стала желтой, ленивой. Руины на Царевце и Трапезице казались еще более одинокими и заброшенными после новых разрушений, причиненных землетрясением. На лицах людей были заметны следы тяжелых испытаний, но в их глазах улавливалось нечто новое, что пробуждало их к жизни. Холера кончилась. Не нужно было прятаться друг от друга, прислушиваться к голосам в соседних домах, высматривать страшную телегу Воронка. Вечером на улицах зажигали фонари. Война, землетрясение и холера оставили глубокие следы, и люди приобрели привычки, от которых не могли или не находили сил освободиться. Объявили, что учебные занятия в гимназиях начнутся в понедельник, 11 ноября. В субботу Бабукчиев вернулся с работы пораньше, чтобы сводить Ради в баню. Старший его сын Богдан накануне выкупался в Вонючем пруду [16] Водоем возле теплого минерального источника. . Из трех городских бань уцелела только Средняя баня. Самая большая, Башхамам, еще не была отремонтирована, третья провалилась в землю, так и осталась в ней. Бани стояли на берегу Янтры. Тощие, слепые кони, ходившие по вечному кругу, вращали колесо, наполняя водой котлы.

Постаревшая, как и ее хозяин, Средняя баня была погружена в полумрак, в котором с трудом можно было различить деревянные скамьи, застланные чистыми простынями. Баню содержал воевода Юрдан Индже. Смуглый, сутуловатый, он радушно встречал своих «гостей». Укутывая их в простыни, когда они выходили из мыльной, приговаривал: «С легким паром». Расспрашивал, хорошо ли они помылись, хорошо ли банщики потерли им спину.

Вообще-то Индже был человеком сдержанным, не любил вступать в разговор с каждым. Встретит, проводит человека, сядет на диванчик за столом, который служил ему кассой, и курит, посасывая длинный кизиловый мундштук.

Люди еще боялись землетрясений, мало кто ходил в баню, но Индже взял к себе Тирле, банщика из Башхамам. У того были сыновья-гимназисты, он с трудом сводил концы с концами, поэтому ловил рыбу — ставил верши и удочки.

— Добрый вечер, Никола, добро пожаловать! И ты, герой! Вон какую шинель купил тебе отец, — Индже дернул Ради за ухо.

Ради ничего не сказал. В полумраке было незаметно, что на нем шинель брата, на которой сменили только пуговицы. Богдану купили новую. Зато ему подарили новую фуражку с офицерским козырьком. У фуражки Богдана козырек треснул, он было ее забросил, но сейчас, когда их постригли наголо, снова надел.

Никола развязал узел с чистым нижним бельем, полотенцем, ковшиком и мылом, обул налыми [17] Вид обуви, состоящей из деревянной подошвы с одним ремешком вместо верха. , которые дал ему Индже. Увидев у него на груди черную ленту, спросил:

— Что это, бай Юрдан, по ком это ты траур носишь?

— Ношу траур, Никола, по матери Болгарии, по нашему дорогому отечеству, — покачал головой старый воевода. — Сон меня не берет. Места себе не нахожу, как подумаю, до чего довели нашу страну после стольких побед, после таких жертв… Ну да не стой голышом. Потом поговорим.

У Индже была большая жаровня, всегда полная углей, на которых грелись медные, начищенные до солнечного блеска, джезвы, на полке стояли в ряд расписные крохотные чашечки. Воевода варил «гостям» кофе — с некоторых брал деньги, других угощал. Индже взял четки, скрестил ноги и стал ждать, пока Никола вымоется. Тирле пришел за полотенцем, значит, скоро выйдут. Бай Юрдан поставил кофейничек на две чашки, засыпав в него крепкого кофе, а для Ради у него в ящике был припасен локум.

— С легким паром, ребята! Вот вам чистые простыни. Ну-ка, Тирле, обмотай им головы полотенцем. Хороша ли была банька? Хорошо ли помылись? Теперь отдохните, а я принесу кофейку.

Ради лежал завернутый в простыню, похожий на кокон, и водил глазами по портретам на стенах: Левского, Юрия Венелина, Раковского и Любена Каравелова. Внимательно всматривался в фотографии четников Хаджи Ставри, Хаджи Димитра и Стефана Караджи, Христо Ботева, вместе с которыми сражался против турок и сам Индже. Самое большое впечатление произвела на него фотография отряда, который бай Юрдан возглавлял в 1866 году. Из головы у него не выходили слова старого воеводы, сказанные им перед тем, как они пошли мыться.

Индже поставил кофе на стульчик между лавками, угостил локумом Ради и сел рядом с его отцом:

— Давеча, Никола, я хотел с тобой потолковать о договоре, который нас заставили подписать в Бухаресте [18] Бухарестский мирный договор (28.VII.1913) завершил Межсоюзническую войну. . Разве это справедливый договор?.. Попомни меня, может, меня тогда уж в живых не будет: состряпали этот договор для другой большой войны. Кто виноват? Народ ли, те ли, чьи кости лежат на полях сражений, или их матери и жены? А может, те, кто вернулись с фронта слепыми и покалеченными? — Руки Индже задрожали, кофе расплескалось. — Болгары — добрый, терпеливый народ, да вот беда, управляют им негодные люди. А все потому, что столько времени мы стонали под рабством. Вот и не успели подготовить людей для свободного управленья. Посылают многих ума-разума набираться за границу. Да что толку: уехал телком — вернулся волком. Руководитель государства должен иметь ум, быть прозорливым, терпеливым, честным… Есть, конечно, и толковые в верхах, только они-то там не задерживаются. Никола, может быть, ты не знаешь, а ведь меня звали после освобождения: «Помоги, — говорят, — управлять нашим новым государством, нелегкое это дело. Жалованье положим, как полагается…» — А я им: «Службы не хочу». А что нелегко — это точно. Ох, нелегко! Возьми моего зятя Петра. Пришел однажды ко мне и говорит: «За советом, воевода, пришел. Заставляют меня идти в приставы». А у него, сам знаешь, пальцев на ногах нет. Обморозил он себе ноги, когда с русскими турок били. «У тебя своего ума что ль нету? — спрашиваю его, — я ведь теперь не воевода». «Нет, — отвечает он, — ты для меня и теперь воевода, я тебе верю»… Сидим мы с ним, покуриваем. А он мне и говорит: «Я, воевода, как ты знаешь, человек полуграмотный. Не гожусь в приставы…» И отказался. Вот Мамочкин, тот сам рвется в приставы. Таким, как он, только бы до власти дорваться, чтобы народ мучить. Я в партиях не состою. Однако знаю: и партии учат людей ненавидеть друг друга, озлобляют их, а о благе народа никто и не помышляет. Для чего им понадобился князь, для чего им царь? Чтобы парады да молебны устраивать. Ты видел меня на таких сборищах?